— Ну, не могла же я лишить его такого лакомого кусочка непомерно важной информации, — беззлобно цокает Эмма, присаживаясь рядом. Она внезапно подмечает, что от Реджины пахнет како-то уж слишком приятно, и этот аромат не кажется навязчивым.

Ей нередко встречались люди, которые явно перебарщивают с духами, но Реджина если и пользуется ими, то явно в меру. Мысленно Эмма закатывает глаза, интересуясь у себя же, какого чёрта её вообще должно волновать, как и чем пахнет от Реджины. Ну, во всяком случае сидеть рядом с ней приятно.

— Хорошо, — говорит она. — Я поняла, освобожу офис ближе к трём. И… не думаю, что вы хотите смотреть это снова, так что… — Она переводит на неё многозначительный взгляд, как бы говоря, что ей пора.

Только когда дверь за Реджиной плотно закрывается — Эмма включает запись, стараясь вглядываться в каждую деталь. Она смотрит на короткой перемотке первые кадры. Как Робин и Кэтрин заходят в офис, как они начинают целоваться и стаскивать друг с друга одежду. Невольно морщится, чувствуя себя так, словно смотрит порно на рабочем месте, что, в каком-то смысле, так и есть, вот только выбора у неё особого нет. Она снова проматывает, останавливаясь лишь на словах, но ни Робин, ни Кэтрин не говорят ничего полезного. Только какие-то абсолютно идиотские пошлости, от которых Эмму начинает натурально тошнить.

Затем она наконец доходит до момента, когда дверь тихо открывается, а в проёме вырастает тёмная фигура Реджины Миллс. Эмма замедляет кадр и придвигается ближе. Она видит, как Робин, резко спохватившись, натягивает штаны, а Кэтрин пытается прикрыть грудь папкой с бумагами.

— Реджина, это не то что ты… — начинает Кэтрин Нолан, однако закончить не успевает.

Даже сквозь монитор Эмма видит, как вспыхивает взгляд Реджины, и ей становится как-то не по себе. И вместо того, чтобы смотреть внимательно, она вдруг понимает, почему Реджина притягивает её. Всё дело в её дерзости. Эмме и раньше доводилось встречаться с людьми, которые дерзили копам, однако в большинстве случаев эта дерзость — лишь плод страха; она мелочная, неуверенная, меркантильная и злобная. Реджина дерзит совершенно иначе — на грани какого-то болезненного искусства и изящества, от которого внутри всё замирает, и хочется слышать его снова и снова несмотря на злость и практически бешенство. Хочется продолжать распалять её, чтобы увидеть в глазах этот огонь, от которого почти мурашки по телу бегут. И именно поэтому она воспринимает её как равную. Эта женщина не позволяет опустить себя ниже несмотря на страх и действительно шаткое положение, что не может не восхищать.

Эмма качает головой, вырываясь из своих мыслей, и вновь возвращается к записи, на которой Реджина шипит что-то на «мисс-Миллском», — в общем, в своём стиле. Эмма улавливает что-то вроде: «Я тебя убью, идиотка. Как ты могла поступить так с Генри?», а дальше звук шипит и практически обрывается. Эмма тяжело вздыхает. Какими бы качественными ни были камеры, они всё равно далеки от совершенства.

Она пересматривает запись ещё несколько раз в надежде, что найдёт что-то важное, но так и не находит. По правде, эту запись едва ли можно использовать, как улику. Угрозы, убийство из ревности? На записи Реджина похожа на разъярённую женщину, которую обидел близкий человек, но никак не на женщину, которая в самом деле возьмёт ствол и пойдёт стрелять в голову лучшей подруги из-за интрижки на стороне. И потому она снова заходит в тупик. Нужно искать дальше. И она ищет, просматривая запись за записью, пока время не переваливает за два часа дня. Тогда в кабинет кто-то стучит, а затем входит Грэм.

— Эмма, привет, — улыбается он, отвлекая её просмотра записей. Она ставит на паузу и резко вскидывает голову, окидывая мужчину взглядом. Какого чёрта он тут забыл, думает она. — Я принёс обед, а то я ведь так и не смог извиниться за тот раз. Ну, с кофе. И к тому же вы сидит тут с полудня, уверен, что даже не пообедали.

— Эм… — говорит Эмма неуверенно. — Спасибо, конечно, но… Стоп, это что, пончики? Ты принёс мне на обед пончики?

Грэм неловко смеётся.

— Ну да, и ещё салат с курицей.

Эмма думает, что приносить копу пончики — это возмутительно. Но ещё возмутительнее то, что она им действительно рада, потому что любит сраные пончики.

— Спасибо, Грэм, — усмехается она, принимая от него контейнеры с едой и кофе. — Хоть и не стоило.

Она ожидает, что теперь Грэм, довольный собой, попрощается и покинет кабинет, однако делать этого он не спешит и вместо того лишь неловко мнётся в проходе. Эмма приподнимает брови:

— Что-то ещё? Ты хотел что-то спросить?

— Я… да, вообще-то — да. Я подумал, можем мы могли бы… Ну, знаешь, познакомиться поближе. Всегда интересовался работой в полиции, и если честно — впервые вижу настоящего детектива. — Он мило улыбается и чешет тёмный затылок. — Вот я и подумал, может расскажешь мне побольше про работу в участке?

Эмма подозрительно щурится, потому что его слова кажутся подозрительным подхалимством и, что немаловажно, флиртом. А флирт ей не нужен. Тем более здесь. И тем более — от мужчины. А уж от Грэма и подавно, — по правде, он выглядит как прокисший мальчик-зайчик, готовый плясать под чужим каблуком, а это уже точно не её история.

— Э-э-э… Грэм, я ле…

Она вздрагивает, когда телефон на письменном столе резко начинает вибрировать и звонить. Грэм вздрагивает тоже, и Эмма лишь посылает ему взгляд, говоря, что он должен выйти, после чего принимает звонок от напарника. Господи, да Киллиан в буквальном смысле её спаситель. Когда Грэм выходит, она говорит — «да», — после чего выслушивает очередное нытьё напарника по поводу того, как же он заебался, и она чертовски ему рада.

Затем она выдыхает и вновь приступает к работе, так и не прикоснувшись к обеду, потому что теперь это кажется каким-то… неправильным. Словно если она съест его, то примет флирт и вовлечётся в эту игру, чего она явно не намерена делать даже под дулом пистолета. Так что Эмма стоически перетепивает голодное урчание в животе и вновь погружается в работу. Ближе к трём она чувствует себя выжатой, как лимон, и невольно сползает в кресле ниже, подпирая щеку рукой. И тут её взгляд натыкается на нечто весьма интересное…

Эмма щурится, невольно оторвав кулак от щеки, и наклоняется чуть ближе. Ну — точно. Ошибки быть не может. Прямо под столом, далеко, практически в самом углу, едва заметно мигает жучок. Эмма щурится сильнее. Первым делом она вспоминает, как Киллиан обсуждал задницу Реджины, и только потом до неё доходит, что упомянутая Реджина попросту следила за ними, а они даже не подумали об этом. Вот ведь хитрожопая стерва, думает Эмма, вновь садясь в кресле прямо. Она, впрочем, не спешит делиться своей находкой, — напротив, лишь продолжает работу, заканчивая в три, как и обещала.

Эмма набирает Реджине сообщение, что та может вернуться, и ждёт её, попутно одеваясь. Когда она входит, Эмма растягивает губы в улыбке, словно кот, загнавший мышь в угол.

— Я закончила, мисс Миллс, — говорит она непривычно сладким тоном. — И вы не поверите, что я нашла…

Эмма внимательно изучает лицо Миллс, и видит там лишь напряжение, страх и что-то ещё. Что-то дикое, готовое защищаться в любой момент. Словно она то и дело ждёт подвох, — что, впрочем, не удивительно, учитывая её тягу влипать в неприятности и вставлять палки в колёса тем, кому совсем не нужно. Особенно если это вдруг обнаружится.

«Идиотка, — думает она, мысленно закатывая глаза. — Ну какая же идиотка».

И это та женщина, которую она хотела защитить от полиции и лишних допросов. Если бы Эмма могла, — она бы рассмеялась себе в лицо за собственную глупость. Она просто никак не может понять — зачем, чёрт возьми. Неужели Миллс было мало того, что её подозревают в убийстве? Видимо она решила, что нет, и нужно навлечь на себя как можно больше неприятностей.

Эмма извлекает из внутреннего кармана куртки одноразовые перчатки и пластиковый пакетик для улик, после чего присаживается на корточки и суёт руку под стол. Аккуратно, чтобы не стереть отпечатки пальцев, нащупывает жучок, и с тихим щелчком отцепляет его от стенки стола. Она слышит, как ломаются маленькие задвижки, но не то чтобы это имело значение. Главное, что цел сам жучок. Он даже продолжает слегка мигать зелёным, явно работая.

— Надеюсь, у вас есть этому достойное объяснение? — спрашивает она, поднимая голову и заглядывая Миллс в глаза. Она так и не поднимается на ноги, вместо этого кладёт улику в пластиковый пакетик и аккуратно запечатывает, после чего снимает перчатку и бросает в мусорное ведро.

Только затем она поднимается и выпрямляет плечи, понимая, что жучок так или иначе нужно везти в отдел. Но сделает она это или нет, — зависит лишь от ответа Миллс, думает Эмма. В конце концов, иметь подслушивающее устройство у себя в офисе — это ещё не преступление… ну, не совсем. И не с таким набором факторов и подозрений, как у Реджины.

Она видит в глазах Реджины испуг, смешанный с виной, и едва сдерживает улыбку, продолжая вглядываться в её лицо, ожидая ответа. Почему-то такая реакция кажется ей… милой. Не то чтобы она считала Реджину Миллс милой. На самом деле милая, — это последнее слово, которым она описала бы её раньше, если бы её вообще попросили дать характеристику Миллс. Но сейчас она выглядит именно так: как щеночек, которого застукали за бесчинствами и решили отчитать.

Впрочем, когда Миллс начинает изображать удивление и даже гнев, Эмма, не выдержав, опускает голову, фыркнув со смешком. Как бы ей ни хотелось верить этой женщине, — она точно знает, чей именно это жучок. А ещё знает, что, по-хорошему, должна отнести его в участок и оставить как вещественное доказательство. Не разыгрывать здесь спектакль вместе с Миллс, а просто заняться своим делом. И всё-таки что-то удерживает её на месте, и она едва заметно дрожит, сдерживая смех.

— О-о-о-о, — в притворном понимании тянет Эмма, кивая и стараясь придать лицу серьёзное выражение. — Так значит вы не знаете, как он тут очутился? Хотите сказать, что кто-то следил за вами? — Эмма поднимает взгляд, сжимая пакетик с жучком большим и указательным пальцами. — В таком случае, мы незамедлительно должны провести расследование. Проверить жучок на отпечатки пальцев, чтобы узнать, кто это был. Слежка — серьёзное преступление, мисс Миллс, — кивает она с видом профессионала. — Очень серьёзное. За такое могут выписать огромный штраф или даже посадить в тюрьму.

Она притворно округляет глаза.

— И кроме того, вдруг кто-то пытался вас подставить? Я немедленно поеду в участок и разберусь с этим делом. Затем мы вернёмся, чтобы проверить кабинет на наличие других жучков.

Эмма всё ещё сдерживает смех, наблюдая, как меняется выражение лица Миллс. От усердия она даже губу закусывает, лишь бы не расхохотаться в голос.

Эмма отводит руку с жучком в сторону, вынуждая Реджину слегка тянуться, — так, что они оказываются довольно близко, — и продолжает истерично смеяться внутри, сохраняя при этом относительное спокойствие на лице.

— Ну что вы, мисс Миллс… — выдавливает она из себя. — Мы всего лишь должны узнать, кто это сделал и как давно он следит за вами, а уж выдвигать обвинения или нет — дело исключительно ваше.

Эмма отводит руку ещё дальше, видя, как Реджина щурится, и в этот раз не сдерживает тихого смеха, который так и рвётся наружу.

— Да нет, — смеётся она, — ваши попытки делать вид, что вы непричастны к этому жучку — весьма… уморительны.

Она больше не пытается сдерживаться, и потому громко смеётся, убирая жучок за спину. Ей кажется, что она не смеялась уже так давно, что приятная волна пробегается по телу, принося с собой чувство какого-то облегчения, смешанного со счастьем. От мысли, конечно, что она всё ещё умеет веселиться, и её друзья были не правы говоря, что она стала похожа на одинокого домоседа, который встретит угрюмую старость в окружении сорока кошек. Или что она превратится в ворчливую старуху, которая будет разгонять людей зонтиком и рассказывать кринжовые истории из своей юности и службы в полиции.

— Я так понимаю, спокойно вам не живётся, мисс Миллс, — говорит она уже спокойнее. — Зачем вы его поставили? И… что вы вообще слышали?

Отчего-то Эмму очень волнует вопрос, слышала ли Реджина их разговор с Киллианом о её заднице.

Эмма свободно выпускает жучок из рук, позволяя Миллс забрать его. Она не может сказать наверняка, что движет ею, когда она делает это, но, в любом случае, она хотя бы знает о его существовании. Эмма уверена почти наверняка, что Миллс уничтожит его, как только появится возможность, но, как Миллс сама и сказала, — в кабинете до сих пор стоят камеры, так что, в случае чего, они всегда смогут ими воспользоваться. Это, конечно, дискредитирует её, как профессионала, но в любом случае…

Она вздыхает.

— Не пялюсь я ни на чьи задницы, — цедит она, чувствуя, как румянец подступает к щекам.

Всё-таки она слышала тот разговор с Киллианом, и от этого становится не по себе. В конце концов, они ведь обсуждали не только её задницу.

Чёрт, думает она, пытаясь вспомнить тот разговор в деталях. Она помнит, что Киллиан не слишком лестно отзывался о Миллс, и Эмме отчего-то становится немного стыдно. Не то чтобы она должна отвечать за слова своего напарника. Да и вообще, — с чего бы её должны волновать чувства этой женщины? Она наверняка каждый день выслушивает оскорбления и похуже. От этого тоже становится не по себе. Эмма едва ли представляет себе, как можно справляться с таким давлением, когда практически весь мир следит за каждым твоим шагом, а недовольные сотрудники ежедневно готовы вонзиться зубами в глотку.

— Да, я закончила… Р-работать, — запинается она, снова краснея. Затем неловко поправляет куртку, не глядя Реджине в глаза, и движется в сторону выхода. — До завтра, мисс Миллс, — бурчит она, открывая дверь и как можно скорее шмыгая в коридор. Сердце принимается биться сильнее, и Эмма начинает подозревать что-то неладное.

«Надо будет записаться на медосмотр», — думает она по пути к выходу, но снова не успевает до него дойти, так как едва не спотыкается о какого-то коротышку.

Присмотревшись, Эмма понимает, что это не коротышка, а ребёнок. И ребёнок этот смотрит прямо на неё, — как-то выжидательно и так, словно только её тут и ждал, стоя в коридоре со своим дурацким голубым рюкзаком.

— Это правда? — немного подумав, спрашивает мальчик, вперив в неё взгляд карих глаз. Точно таких же, как и у Реджины (чёрт, откуда она вообще знает, какого оттенка у неё глаза?); он даже смотрит так же — с лёгким прищуром и едва скрываемым презрением. Ну, сомнений в их родстве у Эммы не остаётся.

— Э-э-э… Что именно? — растерянно спрашивает она, присаживаясь рядом с ним на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне. Мальчик качает головой, словно задал самую очевидную вещь на свете.

— То, что это мама убила мою маму? Так сказал Дерек в школе. Он сказал, что мама была шл… шлюхой, поэтому моя вторая мама её убила.

— Что?! — выдыхает Эмма, широко распахнув глаза. — Нет! Боже, пацан, конечно же нет.

— Тогда почему Дерек так говорит? — грустно спрашивает мальчик. Генри, кажется. Эмма не может припомнить его точного имени.

— Разве Дерек работает в полиции? — Эмма удивлённо приподнимает брови, разглядывая его измученно лицо.

— Нет, — качает головой мальчик. — Не работает. Он сказал, что слышал это от папы, а его папа работает столяром. Вроде бы, я не уверен…

— Ну, слушай. Этот Дерек просто хотел тебя позлить. Конечно же, твоя мама не убивала твою вторую маму. Надеюсь, ты ей такого не говорил? — Мальчик отрицательно качает головой; даже как-то испуганно, как будто собирался, а теперь увидел, что его в этом уличили. — Ты из-за этого подрался?

— Откуда вы знаете, что я подрался?

Эмма улыбается, разглядывая его фингал под глазом.

— Ну, я же детектив, — говорит она серьёзно. — Я всё знаю.

— О-о-о, — восхищённо тянет мальчик. — А можно посмотреть рацию?

— Нет, — качает головой Эмма. — Только после того, как пойдёшь и извинишься перед мамой. Она ведь переживает из-за тебя. Ей сейчас и без того тяжело, и ты должен её защищать. Ты ведь единственный её мужчина, понимаешь? Так что должен приглядывать за ней, чтобы она не грустила и не переживала.

— Но… — Мальчик стыдливо опускает карие глаза. — Она соврала мне… Не сказала, что мама… Что она… Умерла.

Эмма тяжело вздыхает и опускает руку на его плечо. Чёрт возьми, думает она, только ребёнка ей не хватало успокаивать. И всё-таки она всё равно не уходит, как сделала бы в любой другой ситуации.

— Она просто не хотела сделать тебе больно, потому что ей самой было больно, и она знает, каково это, — тихо выдыхает Эмма, надеясь, что мальчик её поймёт. Тот смотрит на неё удивительно смышлёно и проницательно.

— Наверное… — неуверенно говорит он. — А когда вы найдёте того, кто убил маму?

— Э-э-э… Ну, мы стараемся, пацан, правда.

— И мама вам помогает?

Эмма давится широкой ухмылкой.

— Угу, — говорит она, и мальчик хмурится. Тогда она добавляет: — Помогает, и даже неплохо. Уверена, благодаря твоей маме мы скоро его найдём.

— Хорошо! — внезапно радуется мальчик. — Я пошёл. А то мама будет искать!

— Ага-ага, — энергично кивает Эмма, похлопав его по плечу. — Беги.

Мальчик прижимает портфель к груди и обходит её, направляясь прямиком в кабинет матери. Эмма провожает его взглядом, а затем выпрямляется и наконец идёт к выходу.