— Мисс Свон! На минутку.

Голос начальника звучит сурово, а это значит, что Эмму ждёт как минимум встряска. И она уже догадывается, по какому именно поводу. Хотя бы просто потому, что других у Голда попросту не может быть.

Она тяжело вздыхает и проходит в его маленький кабинет, полностью выполненный под дерево. Деревянный книжный шкаф, деревянный письменный стол с табличкой, на которой вырезаны его имя и должность, деревянные стулья и даже старомодные деревянные окна. Если плохо знать шефа, то можно даже невольно подумать, будто у него какой-то бзик на дереве, но на самом деле проблема в самом здании, — его не ремонтировали с середины девяностых. Точнее ремонтировали. Но только наполовину. А Голд, большой любитель эстетики, просто не стал вносить в кабинет что-то новое, считая, что таким образом сделает его несуразным и аляпистым.

Эмма присаживается в кресло напротив и тяжело вздыхает, ожидая.

Мистер Голд сначала долго рассматривает её, видимо выискивая признаки похмелья, а затем, стукнув тростью о пол, садится на свой стул.

— Вы знаете, для чего я вас вызвал?

— Догадываюсь.

— Мне сообщили, что вас видели с подозреваемой… в неформальной обстановке. Это так?

Эмма думает лишь мгновение. Она бы пришла с повинной и сама… немного позже. Ей интересно только одно, — кто тот стукач, который побежал к боссу жаловаться с утра пораньше, и, самое главное, что он рассказал и что знает на самом деле?

Едва ли это Киллиан — тот ещё даже до участка не доехал, наверняка прямо сейчас валяется с похмельем и думает, как отмазаться от смены.

— Да.

— У вас будут какие-то объяснения или оправдания?

— Ну, — говорит Эмма, стараясь сохранять нейтральное выражение лица. — У нас с подозреваемой возникли… некоторые чувства. Я её поцеловала, это было вчера вечером, примерно около десяти.

— И вы думаете, что можете продолжать курировать это дело?

— Думаю, я смогу найти убийцу Кэтрин Нолан, — тихо говорит Эмма, не желая отдавать дело в руки других детективов. Особенно если этими руками станут руки одного назойливого и неприятного типа, которого она буквально ненавидит.

Голд окидывает ей непроницаемым взглядом, затем откидывается на спинку стула и задумчиво изрекает:

— Однажды, — говорит он, — когда я, как и вы, служил детективом, мне досталось весьма интересное дельце. Убийство. Все следы вели к одной прекрасной даме, её звали Изабелла. Белль, точнее. Девушка была прекрасна, и я сейчас говорю о её внутренней красоте. Она выглядела такой невинной; казалось, она и мухи не обидит, не то, что стрелять в человека. Конечно же, я влюбился в неё, несмотря на то, что все следы и улики указывали на неё. Тогда мне казалось, что кто-то пытается воспользоваться такой невинной девушкой и просто её подставляет. В пылу страсти я скрывал от коллег большинство улик, боясь, что Белль, мою невиновную Белль могут посадить в тюрьму, а ведь это уму непостижимо. — Он прерывается на мгновение, поднимая глаза на Эмму. Та смотрит на него в ответ, внимательно слушая и прекрасно понимая, к чему ведёт босс. — Затем шеф узнал об этом и, конечно же, очень разозлился. Он отстранил меня от дела и запретил приближаться к нему хотя бы на шаг. Позже я узнал, что Белль страдала биполярным расстройством, и своего мужа пристрелила, когда у неё наступила фаза мании. Приняла его то ли за дьявола, то ли за монстра, что-то такое. Её отправили на принудительное лечение и дали условный срок…

— Погодите, это вы сейчас про свою жену рассказываете?

— Да, — соглашается Голд. — Но суть истории не в этом. Иногда, мисс Свон, стремясь кому-то помочь, мы, наоборот, оказываем ему медвежью услугу. Я хочу, чтобы вы понимали, почему прямо сейчас вы будете отстранены от работы на два месяца и пройдёте курсы дополнительной боевой подготовки, а также будете посещать нашего психолога Арчи Хоппера дважды в неделю. Сдайте, пожалуйста, значок и ваше оружие.

Эмма тяжело вздыхает, но не удивляется. Это то, чего следовало ожидать. Она хочет спросить, кто именно её сдал, однако понимает, что вопрос этот будет глупым и бессмысленным. Во-первых, Голд всё равно не расскажет, а, во-вторых, может решить, что она пойдёт устраивать разборки, — и не важно, было ли раньше за ней такое замечено или нет. В конце концов, раньше она и с подозреваемыми никогда не спала.

Так что она просто вытаскивает пистолет и значок, кладёт их на стол Голда, а затем переминается с ноги на ногу, потому что не знает, что делать делать; в конце концов, и отстраняют её впервые. Но в фильмах, думает она, всё это выглядит куда как эпичней и пафоснее.

— Вы можете идти, мисс Свон. Увидимся с вами через два месяца, все контакты и документацию я вышлю вам по почте.

— Э-э-э… — говорит Эмма. — И всё?

— Ну да. Вот так просто, — усмехается Голд, явно понимающий её замешательство. Эмма вспоминает его историю и понимает, что да; видимо, в тот момент он был так же удивлён и растерян, как она сейчас.

— Тогда… э-э-э… я пошла.

— Всего хорошего.

Эмма топчется возле стола шефа ещё с пару секунд, а затем наконец разворачивается и, провожаемая удивлёнными взглядами коллег, выходит из участка. Ей нужно покурить. Нужно прийти в себя. Она чувствует, как к горлу подступает ком и понимает, что у неё попросту нет сил объясняться или разговаривать с кем-либо. Это её первое отстранение, и она чувствует себя униженной и не достойной собственной работы; а ещё она действительно переживает за Реджину.

Эмма отлёживается дома, смотря какие-то глупые шоу в попытке отвлечься и дожидаясь документов от Голда. Когда она снова поднимает взгляд на часы, — обнаруживает, что время давно уже перевалило за полдень. И она вдруг понимает, что Киллиан наверняка в курсе случившегося, а возможно — уже ездил к Реджине, и…

Чёрт.

Она вытаскивает телефон, но не находит там сообщений от Реджины (только пропущенные вызовы от Киллиана и парочки друзей), поэтому пишет ей сама. Она пробует много разных вариантов, но в конце концов останавливается на одном-единственном, который кажется коротким и уместным.

Эмма Свон 3:55 PM

Прости.

Проходит час, а затем два, но Реджина так и не пишет ей сообщения. Эмма ждёт его до вечера, понимая, что, возможно, Реджина злится из-за её отстранения; и понимает, почему, — теперь дело ведёт другой детектив, а значит ей придётся пройти весь этот ад по кругу. Но когда ни вечером, ни на следующее утро Реджина не отвечает ей, Эмма чувствует, как горло сдавливают слёзы, а на душе становится ещё поганее. Либо она и вправду была неё лишь сексом на одну ночь, либо Реджина попросту злится и не хочет говорить с ней, навсегда вычеркнув из собственно жизни. Поганее всего то, что Эмма скучает по ней, и эта тоска отзывается ноющей болью между рёбер, которой она не испытывала никогда.

Она прилежно ходит на дополнительные курсы боевой подготовки, из которой не узнаёт ничего нового, а затем посещает кабинет психолога, где рассказывает о каких-то глупых вещах и собственных переживаниях. Вопреки ожиданиям, терапия ей нисколько не помогает, и тоска по Реджине становится всё сильнее с каждым днём. Она устаёт даже от этого.

Руби, конечно же, узнав об отстранении, тут же предлагает ей подработку в баре по вечерам, зная, что теперь Эмма не получает даже половину того жалования, которое получала, когда работала детективом. И потому Эмма соглашается, несмотря на то, что этот самый бар лишь сильнее напоминает о Реджине. Благо, думает она, вечера в нём теперь вполне привычные, — тихие, с небольшим количеством посетителей и едва слышно играющей музыкой. Ну, во всяком случае, это помогает отвлечься хотя бы немного.

Так проходит почти две недели. От Реджины по-прежнему ничего не слышно, и Эмма наконец не выдерживает и едет к ней, чтобы объясниться и поговорить. Она просто считает важным сказать ей, что это был не её выбор, — выходить из игры. Хочет объяснить, что ей отстранили вполне заслуженно, но это не значит, что она не переживает. Тем более что она и правда тайком следит за ходом дела, кусочек за кусочком вытягивая информацию из Киллиана, который теперь работает с грёбаным Питером. Киллиан рассказывай ей о ходе дела неохотно, — он знает, что это секретная информация, и знает, что Питер найдёт любую возможность, что его отстранили от дела так же, как и Эмму. И всё же рискует, открывая Эмме некоторые детали. Так она узнаёт, что они с Питером вновь заходят в тупик, а экспертиза по-прежнему не может назвать оружие, из которого была убита Кэтрин Нолан. Узнаёт так же, что зацепки по-прежнему ведут к Реджине, но пока что у них нет никаких доказательств.

— Я знаю, что она не убивала её, окей? И это не потому, что я с ней спала. Ты ведь веришь мне?

Киллиан только вздыхает и качает головой.

— Твой знаменитый встроенный детектор лжи? Верю, Свон, только этого недостаточно. Но я делаю всё, чтобы Питер не смог обвинить её.

Эмма колеблется. Она знает, что предвзята, но всё равно хочет защитить её. Хотя бы теми способами, которые у неё есть. Она также знает, что Киллиан не станет медлить, если они вдруг найдут зацепки, которые неоспоримо укажут на причастность Реджины к убийству Кэтрин.

Она паркует машину в нескольких кварталах от дома Реджины, а затем идёт пешком, не желая, чтобы кто-то её заметил. Она в любой момент может нарваться на копов или, что ещё хуже, на Питера, — а уж тот не упустит возможности пожаловаться шефу, чтобы её не просто отстранили, но и уволили. Так что она старается максимально соблюдать осторожность.

Подойдя к дому Реджины, она первым делом удивлённо хмурится, когда замечает свет в одной только гостиной. Обычно, насколько она успела привыкнуть, свет горит в кухне и на втором этаже. Впрочем, она не так уж часто бывала здесь, и, кто знает, возможно именно теперь что-то изменилось. Чувство тревоги нарастает, когда она поднимается по лестнице и обнаруживает, что вообще не слышит из дома никаких звуков; но списывает тревогу на предстоящий разговор. А затем наконец стучит в дверь, хотя сердце начинает биться во много раз быстрее.

Дверь долго не открывают.

— Реджина… — выдыхает она, когда та наконец появляется на пороге, но тут же затыкается, понимая, что что-то не так. Реджина выглядит напуганной, её руки слегка дрожат, хоть она и старается это скрыть. Платье, которое всегда сидит идеально, теперь смято и съехало чуть набок, а помада хоть и едва заметно, но смазана. Эмма хмурится. Но ничего не говорит по этому поводу — просто профессиональный рефлекс, заставляющий подозревать худшее. — Я пришла… извиниться, — говорит она пустым голосом. В доме определённо кто-то есть. Она не слышит ни телевизора, ни радио, ни голоса Роуз и Генри. Словно этот дом резко замер и чего-то ждёт. И свет, который горит только в гостиной.

Эмма каждой клеточкой тела чувствует, что что-то не так. Не только потому, что в доме тихо, но ещё и потому, что Реджина говорит с ней максимально непривычно. Её голос буквально дрожит от страха и подступающих слёз, одежда скошена, на губе виднеется ссадина, которой там определённо быть не должно. И тогда до Эммы доходит, — в дом действительно кто-то пробрался. Возможно, это убийца Кэтрин, который теперь угрожает и Реджине.

С другим мужчиной.

— Хорошо, — поджимает губы она, отступая на шаг, но смотрит в её глаза, молчаливо обещая, что спасёт её. Что бы там ни происходило в доме. — Видимо, мне следовало извиниться раньше, — механическим голосом добавляет она, и, когда дверь закрывается, тихо спускается по лестнице.

Сначала она думает забраться на чердак, но после понимает, что он может быть заперт. И, к тому же, она наделает много шума, если полезет туда. В таком случае остаётся лишь подвал, и Эмма молит всех богов, чтобы он оказался не запертым. Но перед тем, как лезть в самое пекло, она отправляет сообщение Киллиану, надеясь, что тот прочитает его вовремя, чтобы вызвать полицию и проверить дом. Телефон она кладёт в карман и ставит на беззвучный, после чего тихо обходит дом и идёт к двери, которая, по идее, должна вести в подвал.

Она несколько раз дёргает ручку и уже начинает сомневаться, что что-то выйдет, когда дверь внезапно поддаётся, и Эмма пробирается внутрь. Судя по всему, подвал находится где-то совсем близко к гостиной, потому что стоит ей только пройти в оглушающую тьму, как она отчётливо слышит голоса — Реджины и чей-то мужской.

— Ты выйдешь за меня замуж и будешь прелестной послушной женой, не так ли? — спрашивает мужской голос, злой и глубокий. — Но для начала тебе нужно доказать мне свою верность. Сотри все контакты своих любовников и встань на колени.

Эмма чуть ли не рычит, резко осознавая, в чём заключается это «доказательство любви».

— Будь послушной девочкой, Реджина, я ведь убил ради тебя, забыла? Всё по твоей прихоти! Живо вставай на колени!

Эмма пробирается через подвал быстрее и тихо поднимается по деревянной скрипучей лестнице. Она замирает, прислушиваясь к звукам снаружи, однако Сидни, — как называет его Реджина, — похоже слишком увлечён, чтобы слышать что-то помимо собственного голоса. И тогда Эмма тихо толкает дверь и скользит внутрь. По пути она быстро снимает ботинки, чтобы не шуметь, и пробирается дальше, неподалёку от кухни мимо тонкой стенки, которая отделяет гостиную от прихожей. Она едва заметно выглядывает и замечает в руках упомянутого Сидни пистолет. Короткий, маленький, с небольшой обоймой до пяти патронов.

Дерьмо.

— Штаны надень, Сидни, — говорит она, выходя на свет и показываясь в его поле зрения. — Без них ты выглядишь тупо.

Она видит, как он направляет на неё пистолет и тут же снова прячется за перегородку. Слышится два выстрела, оба — в перегородку рядом с ней.

Блядь.

Она надеялась, что он всадит всю обойму, обосравшись от страха. Но времени размышлять уже нет, так что она бежит по коридору дальше, уводя Сидни от Реджины, надеясь, что он клюнет на приманку, и Реджина сможет убежать из дома. И не ошибается: Сидни действительно выпрыгивает в коридор и стреляет. Пуля разносит лампу, вторая попадает в картину.

Ещё одна.

— Ну что ж ты такой мазила, — цокает она, провоцируя его, и слегка выглядывает из своего укрытия. Слышит приближающиеся шаги и обходит Сидни сзади, прячась уже в кухне. Сердце бешено бьётся в груди, поскольку у неё нет с собой никакого оружия. Она снова огибает кухню и слышит выстрел, когда забегает в гостиную. Какая-то ваза позади неё со звоном разбивается.

В ушах звенит, а сердце начинает биться ещё быстрее. Но больше она не прячется и криво ухмыляется, когда Сидни влетает в гостиную прямо за ней, держа пистолет наготове.

— Ой, — говорит Эмма.

Сидни нажимает на спусковой крючок и… ничего не происходит. Пистолет лишь бесцельно щёлкает. Понимая, что случилось, Сидни испуганно пятится назад и, кажется, пытается убежать, однако Эмма успевает догнать его и оглушить дрожащей рукой. Она отпрыгивает в сторону, когда пистолет выпадает у него из рук, боясь, что на нём могут остаться её отпечатки и точно зная, что страх этот абсолютно иррациональный. Но страх накрывает её всё сильнее и сильнее. Она медленно поворачивается к Реджине, которая почему-то до сих пор в доме, и идёт к ней на нетвёрдых ногах.

Сердце колотится уже где-то в глотке, заглушая абсолютно все звуки вокруг.

— Реджина, ты в порядке? — спрашивает она, но не слышит даже собственный голос.

Кажется, что она стоит посреди комнаты целую вечность. Сердце грохочет глубоко внутри, заставляя дрожать не только колени, но и всё тело. Страх затапливает разум, поглощает его, словно болото. Она прекрасно понимает, что могла умереть, но куда больше её пугает тот факт, что могла погибнуть Реджина. Что она могла больше не увидеть её никогда, и чего бы точно себе не простила. Она слышит звуки приближающихся сирен, когда слух немного проясняется, а затем крепко обнимает Реджину за талию, опуская одну ладонь на её волосы. Она прижимает её так крепко, как только может, с каждой секундой убеждаясь, что она цела, отчего дыхание приходит в норму.

— Не могла же я тебя бросить, — хрипло говорит она, и этого вполне достаточно. Эмма слегка касается губами её виска, прежде чем отстраниться.

И как раз вовремя, поскольку в дверь начинают громко стучать с требованием открыть полиции. Эмма наблюдает, как Реджина идёт в коридор, боязливо переступая через тело оглушённого Сидни. Затем видит, как в дом врывается наряд полиции, во главе которого видит Киллиана. И облегчённо улыбается, радуясь, что это не Питер или кто-нибудь другой.

— Свон! — кричит Киллиан, тут же бросаясь к ней. — Какого чёрта тут произошло?!

Эмма, чувствуя, что больше не может стоять на ногах, кулем падает на диван и прячет дрожащие руки между коленями. Двое офицеров говорят Реджине сесть рядом.

— Ну, знаешь, — дрожащим голосом говорит она, пытаясь выдавить улыбку. — Мы с Реджиной занимались сексом, а тут ворвался этот тип с пушкой и как давай угрожать. Потом он совершенно случайно высадил всю обойму, и я его вырубила.

Киллиан приподнимает брови и смотрит на них двоих исподлобья.

— Свон?

— Я залезла через подвал.

— Блядь, — выдыхает напарник. — Ты… Что ты сделала, прости? Ты же понимаешь, что Голд тебя уволит? Ну какого хрена ты вообще здесь?..

Киллиан резко поднимается, когда видит, как в дом входит Питер, а тот смотрит на них с Реджиной отнюдь не дружелюбно и явно предвкушает свою скорую победу.

— Эмма Свон, вы арестованы, поднимите руки вверх, — говорит он, приближаясь.

Эмма шумно выдыхает и поднимается, позволяя Питеру надеть на свои запястья наручники, что делает он крайне болезненно.

— Зачитать вам ваши права? — глумится меж тем Питер, однако Киллиан останавливает его, придержав.

— Аккуратнее, парень. Она всё ещё детектив.

— Ага, отстранённый. Пошли, Свон, в участке будешь рассказывать, почему вмешиваешься в дело, от которого тебя отстранили.

Эмма тихо выдыхает, когда Питер резко останавливается и даёт ей возможность собраться с силами, потому что тело начинает дрожать всё сильнее от подступающей к горлу паники. Сердце сжимается, а затем принимается биться всё сильнее с каждой секундой, и в какой-то момент ей кажется, что этот стук заполняет всё её тело, перебивая всё вокруг, кроме животного страха. Ей кажется, что она может умереть в любую секунду, — дыхание резко спирает, и она буквально не может вдохнуть, пока перед глазами всё плывёт, будто она вот-вот потеряет сознание. Эмма дёргает руками, чтобы сорвать футболку, но наручники крепко сдерживают запястья.

— Свон? Всё в порядке? — слышит она издалека, но не может понять, кому принадлежит голос. Наверное, Киллиану. Не то чтобы это важно.

Она рвано хрипло вдыхает, пытаясь справиться с дрожью и страхом.

— Блядь, — слышится у неё над самым ухом. — Отойдите все! Питер, дай ключи.

Она чувствует, как освобождаются запястья и резко впивается пальцами в кожу на грудной клетке. Тени вокруг расступаются, — видимо, люди всё-таки расходятся, и дышать становится чуть легче.

Однако она до сих пор видит перед глазами этого парня, который направляет пистолет на Реджину, и начинает провалиться, пока звуки не исчезают окончательно и тьма не накрывает с головой. Ей кажется, что проходит вечность прежде, чем она наконец позволяет себя сделать вдох.

Тьма отступает медленно, однако она вновь слышит звуки и чувствует собственное тело. Понимает, что лежит на полу среди осколков, а Киллиан нависает над ней и нервно улыбается.

— Не пугай так, Свон. Можешь подняться? — спрашивает он, аккуратно придерживая её плечо.

Полиция меж тем снова принимается суетиться вокруг. Она слышит, как убирают пистолет Сидни в пластиковый пакет, слышит, как хрустят осколки под их ботинками, и сердцебиение успокаивается. Всё закончилось, убеждает она себя.

— Да, — выдыхает она, приподнимаясь на локте. Тело до сих пор потряхивает, но, во всяком случае, она его чувствует.

— Возьмите записи с камер наблюдения. Мисс Миллс, Свон, вам всё равно придётся проехать в участок, чтобы дать показания, — бурчит Питер, явно недовольный складывающимися обстоятельствами.

— Реджина, — снова хрипит Эмма, боясь поднять на неё взгляд. Боясь увидеть в её глазах ужас или отторжение. — Она поедет со мной.

— Хорошо-хорошо, — отмахивается Питер, — только в обморок не падай.

Эмма облегчённо выдыхает, когда чувствует её касание; так, словно от этого зависела её жизнь. Она слабо улыбается, слегка повернув голову, и сжимает пальцы Реджины в своих. Несильно, но ощутимо, прежде чем наконец подняться на ноги, слегка пошатнувшись.

— Что, наручников больше не будет? — пытается пошутить она, чувствуя себя крайне неуютно под всеми этими обеспокоенными взглядами. Даже Питер выглядит так, как будто ему жаль её, и она передёргивает плечами. Уж чего-чего, а его жалости ей точно не нужно.

— Не-не, хватит с тебя, Свон. Идите уже, — беспокойно говорит Киллиан, подталкивая их к выходу из дома, который уже начинают огораживать жёлтой лентой. Место преступления, как-никак.

Техник суетится где-то в стороне, крича полицейским, чтобы забрали записи с камер наблюдения. Мигают фары и сигнальные огни полицейских машин, подсвечивая дом и окна. Где-то в стороне мелькают беспокойные соседи, кутаясь в свои домашние махровые халаты.

А Эмма лишь сжимает ладонь Реджины и ощущает себя так, словно находится в стороне от всего этого. Будто её прикосновение ограждает, защищает, прячет от всего мира. Она не замечает ни взглядов, ни недовольных лиц, ни то, как Сидни Гласса наконец арестовывают и ведут, закованного в наручниках, к машине скорой помощи.

Сидни знает, что для него всё закончено. А у них — только начинается.

Эмма замирает возле машины Киллиана и неуверенно опускает пальцы на ручку двери. Питер смотрит им в спины недовольно, но Эмма лишь едва заметно усмехается и дёргает дверь на себя. Подтягивает Реджину ближе, боясь, что она уйдёт или их решат разделить по пути в участок, дабы они, не будь идиотами, не сговорились, какие давать показания.

Но никто их не останавливает, и Эмма садится рядом с ней. Скрывается от жалящих взглядов остальных за тонированными задними окнами и наконец обнимает Реджину.

— Прости, — шепчет так тихо, чтобы слышала только она. — Теперь всё будет хорошо.

Наверное?

Она слышит, как хлопает дверца с водительской стороны и слегка отстраняется, выдохнув.

— Ну, дамы, — с преувеличенным весельем говорит Киллиан. — Умеете вы развлекаться на выходных. Надеюсь на следующее ваше свидание не придётся вызывать наряд?

— Глупо как-то получилось, — заключает Эмма, чувствуя, что начинает краснеть. Она всё ещё сжимает ладонь Реджины, но отсаживается чуть в сторону, боясь её праведного гнева.

Не может же она сказать, что её «прости» значило совсем не то, что подумала Реджина. Она-то думала, что Киллиан скажет ей, почему она больше не может вести это дело, и что это — не её личный выбор.

— Ты назвала меня своей девушкой! — резко меняет тему, стараясь избавиться от повисшего в воздухе напряжения. — После таких слов придётся на тебе жениться, я же не крестьянин какой-то, я джентльмен.

Она отворачивается к окну, краснея ещё сильнее, понимая, что несёт абсолютную чушь. Впрочем… Она искоса смотрит на Реджину в отражении окна, и думает, что… Что, наверное, не против жениться на ней. Она даже приосанивается от этой мысли, слова она резко придаёт ей сил.

Киллиан, конечно, прыскает, стараясь скрыть смех, но не выдерживает.

— Избавьте меня от этого неловкого флирта, молю. До участка ещё пять минут. Потерпите!

Эмма поджимает всё ещё бледные губы и неловко водит ботинком по полу салона, резко заинтересовавшись маркой коврика.

— Правда-правда? — подбоченивается Эмма, слыша про то, что теперь, оказывается, Питер — самый невыносимый и противный человек на свете; и хватаясь за эту возможность, чтобы окончательно избавиться от напряжения и смущения. — А я думала, ты меня считаешь самым противным человеком. Я прямо-таки почувствовала удар в сердце, — говорит она, придвигаясь ещё ближе и чуть ли не нависая у неё над ухом. — Так долго доказывала мне, что я невыносима, а теперь так беспощадно сбросила корону. Я подам в суд.

Она тихо посмеивается, наблюдая за тем, как меняются эмоции на лице Реджины, а затем снова отстраняется.

— Что ты пристала к этому «прости». Написала и написала, что бубнить-то? Я думала, Киллиан всё скажет. И вообще, смотри! Мы приехали!

Она выбирается из машины под еле сдерживаемое хихиканье Киллиана и берёт Реджину за руку, легко переплетая с ней пальцы, хоть и всё ещё чувствует смущение.

— Не, не думаю. Нам ещё на суде давать показания. И вообще, ты, считай, согласилась пойти на свидание с копом, так что как минимум один ну точно будет назойливо маячить. — И она настойчиво тянет её в участок, не давая ответить и отказаться от собственных слов. — Свидание кстати в следующую субботу вечером, просто говорю.