[indent] Корабль - воплощенный ночной кошмар. Жене тесно, душно, тошно от вони и грязи, противно видеть матросов, тяжело без просторных покоев, без медной ванны и без зеркала - хотя, пожалуй, сейчас на себя лучше не смотреть, потому что отражение ее совсем не порадует. Она никогда не была так далеко на западе, никогда не видела море, никогда не ступала на борт, если не считать изящный ладей, на которых устраивали речные прогулки для королевского двора. Первые дни она кое-как привыкает к качке, бледнеет от приступов морской болезни и проклинает про себя Алину, которая не могла спрятаться где-то поближе, а не мчаться в Новый Зем; потом становится легче, но это плавание - все равно не увеселительная прогулка, в воздухе висит напряжение, а Дарклинг мрачно смотрит за горизонт и едва ли вспоминает про своих спутников.
[indent] На китобойном судне воняет, и от этой вони не укрыться в каюте и не спрятаться на палубе, где морской ветер, казалось бы, должен все неприятное сдувать. Жене кажется, что ее одежда пропахла этой гадостью насквозь, и пятна с красного кафтана уже ничем не выводятся - оказаться бы поскорее на суше снова, сжечь его, отскрести свою кожу в ванной и одеться во все новое, чистое, свежее. Но Дарклинг велит корабль направить не к берегам Западной Равки, а на север: Женя, даже прекрасно понимая, на кого он ведет охоту, за его спиной морщит нос, тоскливо вздыхает и молчит, чувствуя, когда не стоит капризничать и ныть даже в шутку и наедине. Никому это путешествие не в радость - двум пленникам меньше всего, даже если Алине не сразу не дают прийти в себя и хоть что-то понять. Жене достается утомительная обязанность сидеть с ней, вливать в нее бульон [лучше бы это был яд - и никаких больше мучений] и от безделья переругиваться с вечно хмурым Иваном.
[indent] Шквальные выбиваются из сил, наполняя паруса ветром, и от их усилий хотя бы на носу корабля становится свежо. Когда Дарклинг уходит вниз и Алину уводят в ее тесную каюту, Женя устраивается там с одолженной у фабрикатора Андрея книгой - эти сумасшедшие даже в дальнее путешествие не выбираются без рюкзака, полного заметок и материалов, а ей достаточно пары улыбок, чтобы у книжного червя выпросить что угодно. Это не ее специальность, и понимает она далеко не все, но заняться все равно нечем - наблюдать за горизонтом надоедает уже через пять минут, а занудные книжки хоть помогут крепче заснуть.
[indent] Она поднимает голову, когда слышит мягкие, едва заметные шаги, - шуханке из команды Штурмхонда удается подойти к ней почти вплотную, прежде чем Женя ее замечает. Она щурит глаза, наблюдая за плавными движениям девушки, занимающейся какими-то корабельными делами [Жене все равно, как называются все эти снасти и на что тратят свое время матросы], а потом разрывает все же тишину:
[indent] - Вам с братом не стоит задирать Ивана. Понимаю, что у него отвратительный характер и никакого представления о приличиях, и Дарклингу придется потратить еще гору золота, чтобы загладить вину перед вашим капитаном, но вам это уже не поможет, если он вспылит и перестанет сдерживаться, - хмыкает она, не поднимаясь с удобного сидения, которое устроила себе из горы каких-то относительно чистых канатов.

[indent] К команде корабля Женя испытывает интереса не больше, чем к плещущейся за бортом рыбой или к изредка проплывающим льдинам [чем дальше к северу, тем больше их становится, и кроме кафтана приходится кутаться в теплый плащ - такой же пропахший грязью, как и все остальное на корабле]. За мельтешением матросов, как и за серебристыми косяками рыб, и за белыми барашками волн можно наблюдать только ради того, чтобы заснуть поскорее и покрепче, ничем другим эти грубые, необразованные отказники ее внимание привлечь не могут. Но у них хотя бы есть дела, которыми они заполняют долгие дневные часы; у Жени, кроме присмотра за Алиной, никаких дел нет. Та наконец очнулась и хотя бы разговаривать [проклинать, молить, ныть] может, но Женя не торопится спускаться вниз и развлекать себя обществом Заклинательницы Солнца. Та наверняка расстроена и взбешена беседой с Дарклингом, а значит, нытья будет еще больше - и Женя ничем не может и не хочет ей помочь, разве что попросить Ивана снова замедлить ей пульс, чтобы она заснула и не мучилась.
[indent] Шуханка оказывается чуть ли не первой из команды, с кем Женя обменивается больше, чем парой слов. Все от скуки, от непонимания того, как эти двое безумцев не боятся Ивана, у которого на лице написан его сложный характер и готовность разорвать сердце любому, кто придется ему не по душе. Но у шуханцев ведь свое отношения к гришам - южане их не боятся, а немного восхищаются и горят желанием узнать, что же кроется у них внутри и дает такую силу. Сколько ее сородичей погибли в их лабораториях, сколько гришей отдали жизнь ради того, чтобы шуханцы снова и снова убеждались, что она всего лишь люди? И сколько еще погибнут, потому что раздробленная, слабая Равка не может защитить свои границы от нападений, а Заклинательница Солнца оказалась предательницей, думающей только о себе и своем драгоценном отказнике, на которого променяла всех, ради которого на растерзание волькрам оставила целый скиф с гришами и послами?
[indent] - Я уже убедилась, что напугать вас с братом сложно. Я всего лишь пытаюсь предупредить, что Иван мозгом не пользуется, но у вас-то еще не все потеряно. Или вы ждете возможность убить его и по традициям вашей родины вскрыть, ища отличия от обычных людей? - смеется Женя, у которой с Иваном свои сложные отношения: он - лучший из сердцебитов и приближенный Дарклинга, верный и послушный, и бывшую служанку, получившую наконец красный кафтан, он не слушает и не признает, не доверяет ей даже тогда, когда она приносит ему приказы их генерала. - Все верно, без вашей команды нам ничего не добиться, поэтому я так о вас беспокоюсь, - и ей на самом деле все равно, сколько отказников погибнет в погоне за их целью. Новокрибирск был поглощен тьмой - пересекая Каньон, они обогнули его по широкой дуге, но пир волькр был слышен издалека, а Жене жаль было только тех, кто по воле Алины остался на сломанном и неподвижном скифе после ее побега.
[indent] Женя аккуратно закрывает книгу и водит пальцем по ее темной обложке, беспечно улыбается и щурит глаза, наблюдая за шуханкой и изнывая от привычного желания заколоть ей волосы, переодеть в чистую одежду и привести в порядок. Но не хватало только тратить свои силы на девчонку из команды Штурмхонда, да еще на корабле, где Женя о себе-то с трудом может позаботиться!
[indent] - Такая и не такая. Но цирковые фокусы никто из нас не любит показывать, - качает она головой, отказываясь рассказывать о себе больше или проводить какие-то демонстрации своих способностей. - Алина черту морскому готова поверить, если тот пообещает вытащить ее отсюда. А мне... когда-то доверяла, - печально заканчивает Женя, отводя взгляд в сторону.

[indent] Женя не судит людей по внешности, ей нет дела до цвета кожи и разреза глаз: в каждом лице можно увидеть красоту, не стирая индивидуальности; на каждом лице она читает не происхождение, а достоинства и пороки, изучает рисунки морщинок и находит следы хмурости или улыбок. Она не испытывает ненависти к каждому шуханцу или фьерданцу, не ищет крови на руках первых встречных, не осуждает людей за то, где они родились и какая кровь течет под их кожей, светлой или смуглой; но к самим странам, отнимающим драгоценные жизни просто потому, что не могут понять чужих талантов, не может ничем заглушить застарелую ненависть. К шуханским ученым или фьерданским дрюскелям она не смогла бы найти ни капли милосердия и жалости; а с темноволосой девчонкой из пиратской команды она скорее шутит, оттачивает остроту языка, изучает ее со скучающим любопытством и гадает, как же она относится к соседству с гришами. Судя по стычкам с Иваном - немногим лучше, чем ее соотечественники; судя по вопросам про Алину - едва ли не с благоговением, будто керамзинская сиротка хоть что-то полезное сделала, чтобы его заслужить.
[indent] - У всех есть родина, пусть не все ее любят, - безразлично пожимает плечами Женя. Она в своем отношении к Равке прошла сложный путь от ненависти до жалости: ее страну раздирают на части, бесконечно ранят, уничтожают те, кто должен о ней заботиться и радеть; и та, что должна была спасти и помочь, поворачивается спиной и бежит за море, бросая позади всех и не оправдывая возложенных на ее плечи надежд. Но Алине все равно поклоняются, закрывая глаза на ее грехи и на ее малодушие; ее называют святой и ждут ее возвращения, пока она прячется и зализывает свои раны; ее защищают, а на плечи остальных взваливают тяжкий груз вины, и Женя, не сдержавшись, фыркает и смеется, умиляясь этим обвинениям.
[indent] - А теперь ты приписываешь мне предательство и бесчестие, - веселится она. Если Женя и печалится о том, что потеряла доверие Алины, то лишь потому, что так жизнь становится куда сложнее, и за девчонкой приходится постоянно присматривать, не давая ей наделать глупостей. Среди моря ей, к счастью, никуда не деться, разве что камнем на дно уйти, но даже Алина не может быть так отчаянна и глупа, чтобы решиться на такое. - Мне живется прекрасно, спасибо, хотя предпочла бы твердую землю под ногами. А про груз предательства спроси у Алины: она целый скиф оставила в Каньоне на верную гибель. Целый скиф с людьми, которые на нее надеялись и считали себя ее друзьями, - голос Жени становится холоднее льдин за бортом корабля: у нее самой немного друзей было среди гриш, ей не находилось места среди них, но она скорбит по ним и в кошмарах видит пир волькр на том скифе. Помнит ли о нем сама Алина, слышит ли крики людей, которых обрекла на гибель?
[indent] - Я никогда не предавала тех, кому отдала свою верность. И наша цель определенно стоит капризных слез одной девчонки. - А про предательство пусть рассказывает Алина, пусть рассказывают король и королева; Женя промолчит про то, что на самом деле значит чувствовать себя преданной и проданной, и промолчит про свои жертвы. - Что ж, чтобы разогнать скуку, позабавь меня рассказом: тебе какое дело до Алины? Ваша команда получит гору золота за работу - откуда у пиратов вдруг взялись моральные принципы и честь? - Женя усмехается уже веселее, смотрит на собеседницу с любопытством: неужели действительно не врет и в своем деле видит какое-то честь и благородство, а не только жажду наживы?