Турнир встречает их гудением, криком собравшейся толпы, свистом и визгом, — и, конечно же, звоном монет, делающих ставки. Отовсюду слышатся смех, чьи-то переговоры и попытки выстроить стратегии, кто-то напивается, звонко плеская вино себе в кружку. Кто-то натачивает мечи, готовясь к серьёзной схватке не на жизнь, а на смерть. Бром из Венгерберга, угрюмый и молчаливый, отмечает, что сражаться намерен исключительно серьёзно.

До выхода Эммы остаётся целый час, однако инструктор заходит к ним в палатку гораздо раньше, выдавая указания и оповещая о правилах:

— В каждом бою вы можете выбрать тупой либо острый меч, однако это вовсе не означает, что биться необходимо до чьей-то смерти. Если соперник сдаётся — вы обязаны остановить схватку. Если соперник повержен — вы обязаны остановить схватку. Любая магия, допинги, травы, амулеты, а также прочие колдовские побрякушки строго запрещены. Уличённые в использовании либо сокрытии будут немедленно дисквалифицированы и отправлены под стражу до суда. Надеюсь, у нас с вами не возникнет проблем. — Говорит он ровно, тихо, однако каждое его слово слышно отчётливо несмотря на гул собравшихся гостей и шум уже сражающихся на арене.

Бойцы кивают, Эмма кивает тоже. У неё нет потребности пользоваться ведьмачьими эликсирами. На большинство бойцов она уже успевает взглянуть и понимает, — сражаться с некоторыми будет сложно, но, впрочем, не невозможно. Из той части, что её довелось увидеть, она отмечает лишь Брома, похожего на скалу с его сильными, мощными и вёрткими ударами, и воительницу Мулан, чьи удары меча очень точны, быстры и хлестки. Она знает, что некоторых ей не довелось увидеть вовсе, однако времени на это у неё попросту не останется. Так что остаётся надеться на удачу.

Первым её соперником становится какой-то парнишка. Настолько перепуганный, что Эмме практически не требуется меч, чтобы победить его. Преисполненный страхом, он выкидывает оружие перед собой, сжимая его обеими руками, и с криком раненной куропатки несётся в её сторону. Эмма, до того крепко обхватившая рукоятку меча и принявшая боевую стойку, лишь расслабляется, делает ленивый шаг в сторону, после чего можно бьёт мальчишку рукоятью меча по затылку. Он падает и отрубается. Толпа недовольно гудит, выражая неодобрение: они хотели видеть шоу, однако всё закончилось за долю секунд.

После следует вереница самых различных воинов — от мощных бойцов со Скеллиге до мелких и увёртливых охотников из Цинтры. И тогда на её пути встаёт Грэм. Он выбирает тупой меч и лишь склоняет голову, вежливо поклонившись, выражая своё почтение и радость оттого, что ему довелось сразиться с сильным соперником. Всё, впрочем, заканчивается на удивлением быстро. Грэм атакует её чередой быстрых и точных ударов, вынуждая отступать к краю арены. Эмма дожидается, когда он закончит, рассчитывая, что она откроется; однако она, вместо того, чтобы привычно вскинуть меч для защиты, как он надеялся, — кружится в финте и атакует его, плоским взмахом ударяя по ногам. Лезвие его меча свистит у неё над головой, и Грэм шумно выдыхает и падает на землю, тяжело выпустив воздух из лёгких.

«Лучший боец Цинтры», — саркастично думает она, впрочем, не слишком зазнаваясь. Идя сюда она и так знала, что у большей части бойцов просто не будет шансов на победу в бою с ней. У Грэма — и подавно. Он слишком юн, наивен и неопытен. Его техника боя неплохая, но недостаточно хороша даже для человека. Тот же Эрвин, оттачивавший мастерство годами, превосходит его в десятки, а то и в сотни раз. С ним Эмма тоже встречается на арене ближе к концу проведения боёв.

К тому моменту начинает вечереть, однако гости вовсе не спешат расходиться. Напротив — их становится всё больше. Теперь, когда здесь остаются сильнейшие — они начинают действительно интересоваться и делать серьёзные ставки. Эмма знает, что теперь там крутятся не просто копейки, но серьёзные деньги; такие, каких ей не платят даже за убийство самых опасных чудовищ. Она также слышит, как несколько лордов из Аэдирна ставят на неё огромные деньги. И ей почему-то хочется проиграть. Вот только она не может, всё ещё помня о «главной призе». Она не может допустить, чтобы королева целовала кого-то ещё.

Бой с Эрвином выходит очень интересным, хоть и не слишком долгим. Эмма искренне удивляется и восхищается его манерой владеть мечом. Он кружится, словно танцор, бесстрашно вступая с ней в бой. С лёгкостью маневрирует и уходит от атак, от которых не ушла бы подавляющая часть участников турнира. В конце концов, ей всё же удаётся поймать и обмануть его, и Эрвин добродушно смеётся, сдаваясь.

Последним боем становится бой с Лео. Эмма немного удивляется, видя его, поскольку так и не успела увидеть, как он сражался с другими. Впрочем, это не слишком её беспокоит. Ровно до того момента, пока он не подходит ближе, и она не ощущает знакомый запах трав. Слишком знакомый, пускай и отличающийся от тех эликсиров, которые она принимает сама. Это немного настораживает, однако она не замечает на теле никаких признаков применения магии, как не замечает и их в его поведении. Возможно, думает она, это просто наркотик. Что ж, не то чтобы это проблема.

— Мне уже доводилось убивать ведьмаков, ты знаешь? — широко ухмыляется Лео и приоткрывает край чёрной куртки. На правой стороне Эмма замечает четыре ведьмачьих медальона. Два из них принадлежат школы волку, ещё один из школы грифона, и наконец последний — школе кота. Она щурится, а затем резко распахивает глаза. Убийца ведьмаков. — Да-да, ведьмачка, ты всё правильно поняла. Я и есть тот убийца ведьмаков, которого ты искала. Так упорно гналась за мной, что мне даже стало тебя жаль, честно слово. Ну так что ж… вот он я! Возьми меня, если сможешь, долбанный выродок. — Он делает пару шагов назад и говорит: — Мы будем биться на острых мечах.

Толпа ревёт от восторга. Эмма чувствует, как смятение и шок сменяются закипающей яростью. С Лео что-то не так, но это волнует её меньше всего. Сейчас она хочет убить его. Она чертовски хочет его убить. Она так зла, что едва ли сдерживается, и только брошенный взгляд на королеву заставляет её успокоиться и выпрямиться. Она не может убить его здесь. Но может отобрать у него медальоны ведьмаков.

Они бросаются друг на друга сразу, как только судья подаёт знак начинать. Два металла сталкиваются друг о друга, а затем скрежещут, словно решая, какой из них сильнее. Эмма пружинисто отпрыгивает в сторону, однако Лео, вместо того, чтобы отступить и уйти от атаки — начинает атаковать сам. Точными, сильными и быстрыми ударами. Осыпая её ими с такой скоростью, что она едва успевает их блокировать, вынужденная отходить ближе к краю арены. Он пытается зажать её в ловушку, и, как бы она ни пыталась — у неё не выходит противостоять. Сердце начинает биться быстрее, потому что впервые за долгое время она чувствует себя загнанной в угол, способной проиграть бой. Замешательство на её лице заставляет Лео улыбнуться шире, и она вновь ощущает знакомый аромат трав.

Рёв метала нарастает, набирает силу. Он нападает на неё финтом с декстера и тут же отскакивает, чтобы в следующий миг нанести предательский удар в бок. Эмма блокирует его в последний миг, но клинок успевает скользнуть по ребру, царапая. Она кружится в пируэте, по-кошачьи мягко, обходя его, оказываясь у него за спиной и теперь уже вынуждая его отступать к самому краю. Краем уха она слышит, как взволованно и истерично кричит толпа зевак. Она выходит в финт, однако Лео в последний момент пружинисто отскакивает в сторону, вновь меняя их местами. Брызжет чья-то кровь, но Эмма не знает, чья именно.

«Он дерётся, как ведьмак, — отчаянно думает Эмма, не ослабевая внимания ни на секунду, — двигается, как ведьмак, думает, как ведьмак. У него ведьмачьи медальоны, потому что он убивал ведьмаков, но от него самого разит ведьмачьими эликсирами. Он готовился к этому бою, он знал, что я буду тут. Но он не ведьмак».

— Скажи мне, Лео, — шипит она, нападая сзади. — Как ты убил тех ведьмаков? Во сне? Подкараулил в переулке? Или это были молодые ведьмаки? Я не верю, что ты был достаточно смел, чтобы вызвать их на честный бой.

В глазах Лео читается ярость, и Эмма понимает, что попала в точку. За исключением Джека, но, кто знает, быть может он жив, а Лео просто нашёл или украл его медальон.

Они бьются ещё долго. Настолько долго, что толпа практически бьётся в экстазе, наблюдая за кошачьими движениями и плавными, но молниеносными выпадами. Если бы не острые клинки, то можно было бы решить, что они просто кружатся в танце. Очень быстром и суровом, но не менее завораживающим. В конце концов, Эмме наконец удаётся перехитрить его, удаётся вымотать и убить меч из рук. Лео падает на колени, из его носа брызжет кровь. А Эмма приставляет к его горлу и тяжело дышит, крепко обхватив рукоятку меча. Она злится. Она чертовски злится и хочет убить его.

— Давай, добей меня, ведьмачка, — рычит раненый Лео. Эмма поднимает взгляд, видит бегущих к ним стражников. Видит поднявшуюся королеву. И тяжело выдыхает. Нет, она не может подставить королеву. Она ранена и вымотана, и не сможет бежать, да и не хочет вновь оставлять Реджину. Только не снова.

— Не в этот раз, — хрипло говорит она, дыхание со свистом вырывается из груди. — Но в другой раз — обязательно убью. Будь готов, Лео.

Она отступает на пару шагов, отводя меч от его шеи и бросая его на землю. И поднимает руки, давая страже понять, что не собирается убивать противника. Лео, в свою очередь, пользуется тем, что она открывается, и, схватив меч, предательски нападает. Эмма, широко распахнув глаза, пытается уйти от меча, однако его остриё крепко мажет по плечу, рассекая кожу. Кровь брызжет Лео на лицо, однако в следующий миг стража наваливается на него сзади и прижимает к земле, выбивая из рук меч.

Стражники хватают Лео под руки и поднимают его с земли, однако прежде, чем до них успевают добраться лекари, Эмма, хромая на правую ногу, подходит к убийце ведьмаков ближе. Она останавливает стражу взмахом руки, веля им замереть, и те неуверенно смотрят на неё, не вполне понимая, имеет ли она право приказывать им. Эмма пользуется их замешательством и подходит ближе. Она отдёргивает край чёрной куртки Лео и срывает оттуда все четыре ведьмачьих медальона, которые, как ей кажется, звенят громче криков и любой стали. Она ощущает в них чужую боль — боль других ведьмаков, которые пали от предательского удара или вовсе оказались задушены во сне.

— Ты не достоин носить их, — сухо говорит Эмма, поднимая злой взгляд на глаза убийцы. Тот только дёргается в руках стражников, а затем нехорошо ухмыляется, замирая.

— Однажды, — говорит он тихо, глядя на неё исподлобья, — я доберусь до тебя. Помяни мои слова, ты пожалеешь, что не убила меня сегодня. И тогда моя коллекция пополнится ещё одним медальоном.

Больше они не говорят друг другу ни слова. Стражники уводят Лео как раз в тот момент, когда к ней подбегает несколько мужчин-лекарей и настойчиво ведут в палатку для раненых. По пути Эмма привязывает медальоны к бедру, твёрдо решая для себя, что однажды доберётся до убийцы ведьмаков. Она найдёт его, когда всё это закончится, а затем отрубит его мерзкую голову. О, она сполна насладится тем, как угасает жизнь в его глазах. И этот момент наступит очень и очень скоро, думает она.

В палатке, как ни странно, пахнет травами, маслами и кровью. Несколько бойцов, прошедших через турнир, стонут так, словно побывали по меньшей мере на войне, а не на представлении. У одного из них Эмма замечает отрубленную руку прямо возле запястья и удивлённо вскидывает брови, однако лекари ведут её всё дальше, пока они наконец не добираются до дальнего угла, где её усаживают на койку и велят не двигаться. Эмма послушно приподнимает рубаху, позволяя профессионалам заняться своим делом, хоть и предпочитает делать это самостоятельно. Обычно все свои раны после любого боя она обрабатывает сама, предпочитая пользоваться ведьмачьими эликсирами и методиками. Сейчас, впрочем, она не имеет ничего против того, чтобы это сделали те, кого годами обучали врачеванию. Женщина с длинными тёмными волосами, представившаяся как Руби, аккуратно обрабатывает её рану на плече, мягко касаясь пальцами предплечья и вынуждая замереть.

Однако, когда в палатку входит Реджина, Эмма резко одёргивает рубаху, скрывая все прочие незначительные раны и синяки. Она знает, что королева волнуется, а значит — злится. Отчего-то две эти эмоции всегда идут у неё рука об руку, Эмма помнит об этом ещё с прошлого посещения замка. А ей совсем не хочется, чтобы Реджина злилась. Она дёргает плечом, болезненно морщась, но скрывает глубокую рану от глаз королевы. Рана эта заживёт быстро. Быстрее, чем точно такая же заживала бы на человеке.

— Ре… Ваше величество, — хрипло говорит она, приподнимаясь и поправляя одежду. Пока в ней всё ещё бурлит адреналин и остатки злости, так что она практически не чувствует боли, лишь только отголоски зудящих ран. — Всё в порядке, это просто царапина. — Она завязывает шнурки на рубашке под неодобрительным взглядом Руби, и говорит: — Я немедленно вернусь к своим обязанностям.

Она не знает, как сказать Реджине об убийце ведьмаков в присутствии остальных. Не уверена, что это вообще возможно, а значит им нужно как минимум остаться наедине. Она заглядывает в глаза королевы, пытаясь сказать ей об этом взглядом, но не уверена, что её величество действительно понимает её.

Похоже, Реджина злится лишь сильнее, и Эмма недоумённо моргает, наблюдая за тем, как меняются её лицо и интонация. Она тяжело сглатывает, но всё-таки заканчивает с завязками на рубашки и идёт следом за королевой, слегка хромая и опустив голову как нашкодивший пёс. Руби тяжело вздыхает им вслед и качает головой, бормоча что-то про раны и необходимость отдохнуть. Впрочем, Эмма уже не слышит её слов, — она выходит из палатки следом за королевской процессией и оглядывается по сторонам. Арена по-прежнему испачкана кровью, однако большая часть гостей начинает разбредаться кто куда, решив, очевидно, что так и не дождётся обещанного «главного приза».

Они проходят мимо шатров и палаток, гудящих от смеха и ликования. Оттуда Эмма слышит звон клинков, стук деревянных кружек и плеск вина или воды. Солдаты и бойцы, освобождённые до конца дня, предпочитают провести время с пользой. Кто-то планирует выбраться в город, а кто-то намеревается просто хорошенько выпить и наесться на пиру. В одном из шатров она слышит громкий девичий смех и удивляется, когда же рыцари успели вызвать проституток. Однако нигде она не слышит ни Лео, ни его упоминания. Ей остаётся только догадываться, где он сейчас и сможет ли она найти его после того, как всё закончится. Ей не хочется, чтобы его изгнали или — того хуже м казнили. Она хочет расправиться с ним сама, собственными руками. Увидеть, как угасает жизнь в его глазах. А если его отправят на плаху или в изгнание, то лишат её этого удовольствия.

Наконец они добираются до замка. Злость и адреналин окончательно выветриваются из крови, и теперь Эмма ощущает каждую рану, каждый синяк, которые отдаются в теле тупой болью от каждого шага. Впрочем, она продолжает стойко идти, не желая заставлять королеву в очередной раз волноваться и злиться. К тому же она не может просто взять и упасть теперь, когда уже сказала, что всё в порядке. Она слегка морщится, пока никто не видит, когда рубашка неприятно прилегает к необработанным ранам на рёбрах и животе, вызывая лёгкую дрожь. И чуть не врезается в резко остановившегося стражника. Подняв взгляд, она замечает, что королева шепчет что-то на ухо мужчине, и недовольно фыркает, снова опуская голову и проходя мимо них. Единственная причина, по которой она не задевает короля плечом, — это самое плечо ранено.

Она уже готовится к тому, чтобы стоять на посту до ночи, потому что знает, что выдержит это. Раны, конечно, неприятные, но вполне терпимые. Особенно если не двигаться. Потом она отправится в покои и выпьет чайку или ласточку — единственное, что есть у неё из небольшого ведьмачьего ассортимента, который может помочь при ранениях. Но сначала ей нужно поговорить… рассказать про убийцу ведьмаков.

Когда Реджина резко разворачивается возле покоев, говоря с ней холодным тоном, Эмма открывает рот и тут же замирает, захлопнув его. Она старательно отводит взгляд в сторону, рассеяно изучая каждый камень и каждую выбоину на полу, и часто дышит, стараясь, впрочем, скрыть этот факт. Разумеется, ей хочется пройти в покои Реджины и получить «обещанный приз», — вот только она не уверена, что дело ограничится лишь целомудренным поцелуем. А это значит, что ей придётся раздеться, и…

Она шумно сглатывает, теребя пальцами завязки на рубашке.

— Я бы с радостью, ваше величество, — говорит она нервно, чуть охрипшим высоким голосом, не поднимая взгляда на её глаза, — но, э-э-э… я бы хотела сначала… принять ванну… с вашего позволения, — добавляет она. — Нужно смыть кровь.

Она бубнит что-то ещё — что-то явно нечленораздельное, но имеющее смысл навроде: «кровь, конечно, не моя», — и снова опускает голову, нервно водя ботинком по полу. И думает. Она может выпить чайку, чтобы обезболить раны, а затем быстро обработать их, пока будет принимать ванну. И закинуться ласточкой. Многовато, конечно, но это поможет избавиться от больше части мелких ссадин и синяков, а также восстановить энергию и вернуть адреналин.

— Реджина… — начинает она, однако королева уже хватает её за запястье, и Эмма просто не может отказать ей. Ей не нравится то, какой мягкой и робкой она становится рядом с Реджиной, но, с другой стороны, это кажется ей таким правильным. Правильным — быть с ней рядом, защищать от любой опасности; защищать от лишних волнений и переживаний, особенно когда она знает, что они напрасны. Но Реджина, впрочем, не собирается сдаваться, явно намеренная выудить из неё всё и даже больше, так что Эмма лишь тяжело вздыхает и слабо улыбается, наблюдая за ней. Она выглядит такой взволнованной и обеспокоенной, но в то же время пытается казаться безразличной. Вот только от Эммы не ускользает учащённое дыхание и сердцебиение.

Она тяжело выдыхает.

— Реджина, серьёзно, я ведьмак. На мне раны заживают, как на собаке. Всё в порядке, — говорит она уже тише, опуская голову. Ей просто нужны эликсиры и хорошая ванна. И, возможно, немного отдыха, но она может обойтись и без него, если потребуется. Она знает, что сейчас Реджина должна быть на пиру вместе с остальными, и потому не хочет оставлять её там одну. — Этот Лео, — говорит она, вновь поднимая голову, чтобы сместить внимание Реджину в другую сторону, — он — убийца ведьмаков. Вот почему я разозлилась.

Она опускает руку к собственному бедру и, гремя медальонами, отвязывает их, чтобы показать королеве. Четыре серебряные цепочки с изображением разных животных в круге. Они кажутся обычными безделушками. По меркам королевских украшений — и вовсе безвкусными. Но Эмма знает, насколько они ценны на самом деле для каждого из них. Такой медальон ведьмак получает лишь однажды, пройдя испытание травами, а после — последнее испытание. Это была не просто вещь, которая предостерегала от опасности, но ещё и своего рода символ. Знак. И клеймо. Возможно единственное, что полностью и безоговорочно принадлежало только им.

— Он таскал их с собой, как долбанный трофей, — рычит она, сильней сжимая цепочки. Звон медальонов почти оглушает её. — Он… убил их, нападая со спины или во сне. Он не заслуживал таскать их с собой, я не могла этого допустить. И ещё… — Она задумчиво хмурится, не зная, как объяснить Реджине то, что чувствовала на арене, сражаясь с ним. — Ещё от него несло ведьмачьими эликсирами, но не такими, какие используя я. Что-то… очень похожее, но другое. Но он человек, его не тело не должно их принимать. Если только он не принимал мутагены раньше. Может быть… — Она задумчиво кусает губу, сама не зная, что думать, и убирает медальоны. Она слышит, как Роза говорит, что ванна готова и спрашивать, добавить ли любимые масла королевы. Эмма едва заметно улыбается.

Казнь, думает она. Казнь — слишком просто для того, кто причинил её друзьям или знакомым столько боли и страданий. Она вспоминает его глаза, вспоминает улыбку, вспоминает тон, которым он говорил, что убивает ведьмаков. Вспоминает наслаждение и жажду в его глазах. Он словно сам — чудовище. Монстр, который убивает из собственной ненависти, нападая предательски, вонзая меч или кинжал в спину. Она вспоминает, как загораются его глаза, когда он ранит её, когда видит, как проливается кровь. Ему нет дела, кого убивать. Ему нравится лишать жизни, и ведьмаки — лишь эфемерная цель; объект ненависти, придуманный, чтобы оправдать убийства и жестокость в собственных глазах и глазах окружающих. Но Эмма видит, что ему без разницы, кто встанет у него на пути — нелюдь или человек. Он убьёт собственного товарища с тем же удовольствием, с каким убивал ведьмаков; а, стало быть, и не только их.

— Нет, — тихо говорит она. — Не нужно казнить его. Однажды я сама увижу, как смерть придёт за ним. Казнь — слишком просто для кого-то вроде него. И никто не станет впрягаться за ведьмаков, Реджина. Для окружающих мы — всё ещё выродки, и неважно, при дворе мы или нет. Он убивает, потому что ему нравится убивать, но он труслив и хитёр. Оставь его в темнице… прошу.

Она смотрит на неё почти умоляюще, зная, что судьба убийцы ведьмаков зависит от одной лишь королевы, и никто — даже король Темерии, за которого Лео сражался, — не в состоянии повлиять на её приговор.

— Я не хочу, чтобы ты волновалась понапрасну, — мягко улыбается она, касаясь губами её пальцев. — Как я уже сказала, я — ведьмак. И, знаешь ли, очень хороша в том, чтобы быстро зализывать раны. Я всегда справлялась своими силами, потому что, когда ты живёшь жизнью бродяги, это — необходимость. Нас учат справляться с ранениями быстро и эффективно буквально с детства. Лекари — это неплохо, но мне не нравится видеть в твоих глазах беспокойство, тем более когда у тебя и без того достаточно проблем. В замке у нас не было медиков совсем, а на тренировках кто-то постоянно калечился, и это не мешало нам продолжать тренировки и дальше. Лишь однажды к нам приезжала чародейка. Перед главным испытанием травами, когда из обычного человека делают ведьмака. Мутагены преобразуют тело во всех смыслах этого слова, мы не чувствуем боль так, как её чувствуют люди, и ранить нас сложнее. Глубокие раны для многих из нас действительно могут быть царапиной. Неприятной, болезненной… но не смертельной. Поэтому я не хочу, чтобы ты волновалась. Я не умру от потери крови или от того, что простою на ногах лишние пару часов. — Она обхватывает её лицо ладонями и мягко касается губ, подавшись чуть ближе. Рана на плече до сих пор пульсирует, как и раны на рёбрах и животе. Но она, впрочем, не врёт. Они ощущается на так болезненно, как если бы эти же раны нанесли человеку. Возможно, она просто немного преувеличивает их незначительность. — Хорошо, — соглашается она. — Идём.

Они в самом деле идут в ванну. Эмма знает, что принять её ей нужно так или иначе. И то, что она будет делать это вместе с Реджиной — приятный бонус. Она останавливается и поворачивается к Реджине, оперевшись бедром о ёмкость с горячей водой, от которой идёт пар с ароматом яблок и персиков.

— Обещаю не делать глупостей, — улыбается она, позволяя Реджине снять рубашку. Окровавленная ткань, успевшая прилипнуть к ранам, льнёт к коже и не спешит с лёгкостью расставаться с телом. Эмма напрягает живот, слыша треск засохшей крови, и слегка морщится, но почти не чувствует боли. Когда с рубашкой покончено, она лишь слабо выдыхает и вновь улыбается. — Всё хорошо. Кровь всё равно нужно смыть, — говорит она, подходя ближе.

Улыбнувшись, она принимается медленно расстёгивать корсет платья, аккуратно дёргая шнурки. Вряд ли королева обрадуется, если лишится ещё одного своего платья, так что Эмма старается как может, хотя ей очень хочется поскорее избавить Реджину от одежды и забраться, наконец, в тёплую воду. Она тянет все эти бесконечные шнурки, сосредоточенно глядя на них, и мысленно проклинает того, кто придумал эту неудобную одежду. Ей остаётся только догадываться, как много времени требуется для того, чтобы завязать всё это, прикрепив все крючки и заклёпки в нужные пазы. И при этом ещё и не запутаться. Эмма уверена, что она бы не справилась без чьей-нибудь помощи.

В конечном итоге ей удаётся расшнуровать платье, и она мягко ведёт по плечам королевы, спуская струящуюся ткань на пол с тихим характерным шорохом атласа. Ведёт взглядом по идеальному, великолепному телу королевы, и слегка закусывает собственную губу, понимая, что сейчас не место и не время для того, о чём она думает. Эмма берёт королеву за руку, сжимая её ладонь, и помогает погрузиться в воду, от которой до сих пор идёт пар. Ванна наполняется ароматами всевозможных фруктов, приятно щекоча ноздри, и Эмма невольно жмурится, согреваясь и расслабляясь от этого тепла и запаха.

Она забирается в ванну следом за королевой, наслаждаясь прикосновением горячей воды к загрубевшей коже. Жар слегка покалывает свежие раны, но, вопреки опасениям Реджины, боли она не чувствует. Лишь ощущает, как расслабляются плечи, когда пар добирается до напряжённых мышц спины и шеи.

— О боже, я так давно не принимала нормальную ванну, — довольно стонет она, откинув голову. Но, заметив крайне довольную улыбку королевы — смущённо отводит взгляд. — Что? — спрашивает неестественно высоким голосом. — Нашему отряду не выделили всех этих масел, и… что это так приятно пахнет? Мыло?

Эмма тихо выдыхает, когда королева опускается к ней на колени. Её мягкая кожа касается её загрубевшей, и это гораздо приятнее любых массажей или горячей ванны. Она расслабленно вытягивает ноги, давая Реджине устроиться удобнее, и едва ощутимо касается подушечками пальцев её бедра, чуть поглаживая, наслаждаясь её прикосновениями и ароматом тела. От Реджины всегда пахнет по-особенному: с нотками цветов и яблок, которые смешиваются с горечью её кожи. Она открывает глаза и едва заметно улыбается, наблюдая за её лицом через поднимающийся ароматный пар. Ей кажется, будто глаза Реджины, несмотря на всё, сияют изнутри. Здесь, в ванной, они становятся приятного медового оттенка, — такого тёплого и нежного, что сердце в груди невольно замирает, а затем принимается биться чаще. Она чувствует, как по грудной клетке растекаются трепет и нежность, и это всё ещё кажется ей странным, но таким дурманящим и будоражащим.

— Я забочусь о себе, Реджина, — мягко и тихо говорит она, боясь разрушить эту тихую атмосферу. Она словно тихая гладь озера, не тронутая ветром или случайно упавшего на дно камешка. В ванной тихо; здесь не слышно чужих голосов и нет чужих лиц. Единственные звуки — это бархатистый голос Реджины и плеск воды, когда она в очередной раз опускает губку. Эмма прикрывает глаза, думая, что хочет остаться в этом мгновении навечно. Остаться здесь с Реджиной и никуда её не отпускать. Поместить их обеих в миг спокойствия, когда не нужно никуда бежать и решать какие-либо проблемы. Впрочем, она знает, что рано или поздно это настигнет их, а потому наслаждается этим мигом сполна, не торопясь.

— Да, определённо, балует. Говорят, к такому быстро привыкаешь, — улыбается Эмма, не открывая глаз. Она слушает её мягкий бархатистый голос, который похож на таящий мёд, и думает, что может слушать его вечно. — Её величеству стоит быть осторожнее, если она не хочет, чтобы я села ей на шею.

Приоткрыв глаза, она опускает ладонь на её шею и осторожно притягивает ближе к себе, замирая в паре миллиметров от её губ:

— Однако главный приз я так и не получила, — хитро улыбается она, прежде чем накрыть её губы поцелуем.

— Котёнок? — Эмма удивлённо приподнимает брови, не сдержав ухмылки. — Серьёзно? Только другим не говори, они тебе ни за что не поверят, — хмыкает она, но всё же улыбается. Ей нравится видеть в глазах Реджины смех, радость и… счастье. Нравится, что это вызвано её присутствием рядом. И она хочет, чтобы Реджина была такой всегда: лёгкой, счастливой, расслабленной. Словно в мире не существует никаких проблем и опасностей. Эмма готова защитить её от чего угодно, лишь бы печаль и злость больше никогда не трогали её лица и души.

— По правде, я скорее соседский кошак. И иногда бываю той ещё занозой в заднице, но я не хочу, чтобы ты волновалась или грустила лишний раз, — тихо говорит она, нежно поглаживая её спину и бёдра, но слегка отстраняясь, когда давление на раны становится слишком сильным. — Мы могли бы остаться тут и никуда не ходить, как думаешь? Ты поможешь мне обработать боевые ранения, спишешь своё отсутствие на то, что у тебя разболелась голова или ты устала. Ты же королева, разве королевы не делают, что хотят? — приподнимает она брови, говоря слегка капризным тоном.

Ей так не хочется уходить. Ей даже не хочет покидать эту ванну, потому что спокойствие и лёгкость расползаются по телу, но она знает, что, стоит им только одеться и выйти, — как проблемы тут же навалятся с новой силой, заставляя плечи и спину напрячься. Ей вновь придётся облачиться в дурацкие доспехи с плащом и делать вид, что ей плевать на королеву, чтобы вокруг не ползло слухов, а у конкурентов Реджины не было лишнего повода для интриг за спиной. Ей снова придётся думать об убийце ведьмаков, а Реджине вновь придётся погрузиться в вереницу политических проблем, решая вопросы, решать которые ей не слишком-то хочется. Общаться с людьми, которые ей не слишком нравятся, но которым приходится улыбаться. В своём королевстве у Реджины огромная власть, но в то же время она скованна под давлением правил, рамок и условностей. Она знает, что зачастую ей попросту приходится быть жестокой, чтобы её не сожрали те, кто мнят себя мудрее и сильнее. Зачастую — чем есть на самом деле.