Всё путается и перемешивается.

Она открывает глаза лишь пару раз, но видишь только бескрайнее небо, а затем стены Оксенфурта. Пару раз её тошнит, и в такие моменты раны обжигают сильнее всего. Она помнит королевский экипаж и помнит, что пару раз видела Реджину. Они проходили совсем близко, но у Эммы не хватило сил даже сопротивляться.

И в следующий миг она вновь открывает глаза уже в темнице. Её руки и ноги скованны и подвешены за цепи к плоской деревянной балке. Ей кажется, что она слышит писк крыс, и оттого пальцы на уже голых ногах непроизвольно поджимаются. Хочется пить. Это первое, о чём она думает ещё не прояснившимся сознанием, — горло дерёт так, что не хватает сил даже просто разомкнуть губы. Впрочем, мешает и кровавая корка, застывшая на них

— Как славно, что ты наконец очнулась, — слышит она хриплый голос из темноты. Свет приближается к её камере и застывает на длинных деревянных прутьях решётки. Откуда-то слева слышится звон капающей воды, и оттого пить хочется ещё сильнее. — Ты, должно быть, проголодалась и хочешь пить. Это очень хорошо. Быстрее заговоришь. Видишь это? — незнакомый стражник с изуродованной щекой указывает на кувшин с водой и деревянную тарелку, полную какой-то бурды. — Получишь сразу, как только всё расскажешь. Где находятся остальные разбойники, как их найти и как их зовут? Ах да, чуть не забыл. Придётся подписать это. — Он вынимает небольшой пергамент. Эмма пытается прочитать, что там написано, но в темноте письмена кажутся не больше, чем обычными детскими каракулями.

— Что это? — хрипит она, кое-как разлепив губы.

— Это? Признание, — пожимает плечами. — Что ты, значится, соблазнила королеву колдовством и пыталась похитить её наследника в своих гнусных, безусловно ведьмовских целях.

Эмма смеётся, хотя смех этот — хриплый и болезненный, — больше похож на карканье вороны.

— О, не смейся так. Хотя, смех, говорят, продлевает жизнь. Мы в любом случае добьёмся своего. Не хочешь подписывать сейчас — сделаешь это под раскалённым железом. Количество боли зависит только от тебя. Но давай начнём с малого, у нас много времени. Один вопрос — один глоток воды. Договорились? Сколько вас в лагере?

Эмма молча поднимает на него уставший взгляд, хотя шея ужасно болит, и без того придавленная балкой.

— Я была одна.

— А вот врать — нехорошо, — цокает стражник. — За это можно и наказание схлопотать. Будь послушной девочкой, Эмма, и у нас не будет с тобой проблем.

Она изгибает уголок губ едва заметно, хотя внутри всё горит от страха и желания как можно скорее освободиться. Реджина где-то там, думает она. В лапах короля. Под наблюдением стражи. Неизвестно, спасся ли Бобби. А она не может поделать ровным счётом ничего: у неё нет ни магии, которая пришлась бы сейчас столь кстати, ни сил, чтобы хотя бы попытаться выбраться. Когда дело дойдёт до пыток — она не может быть уверена, что не сдастся; и это пугает её больше всего.

— Как твоя фамилия. Откуда ты? — спрашивает внезапно стражник, глядя на неё каким-то странным взглядом. Он наливает в кружку воды, и Эмма тяжело сглатывает вязкую слюну. — Ответишь, и вся кружка твоя, обещаю.

Что ж, эта информация не так уж ценна, решает она.

— Свон, — говорит тихо, едва слышно. — Из Аэдирна.

— Не может быть, — бормочет стражник, и, оглядевшись, словно за ним следят, открывает клетку. — Я так и знал, что это ты. Эмма!.. Я узнал тебя сразу, но не был уверен. После того, как ты сбежала из замка, Генрих спустил на «Красные Полоски» всех собак. Мы искали тебя по всему королевству, и в итоге он устроил несколько показательных казней. Мне удалось сбежать. Леопольд взял меня, что говорится, под свою протекцию. Устроил тюремщиком. Уж кого-кого, а тебя я не ожидал здесь встретить, принцесса.

Он наконец подносит кружку к её губам, и Эмма жадно глотает холодную воду, пока её не начинает тошнить. Кажется, встретить в замке короля Леопольда старого знакомого — странно; но сейчас её не удивляет даже это.

— Почему не вернулся потом? — хрипло спрашивает она.

— Да кто б меня принял обратно? Меня, отступника, бежавшего из страны. Венсель добрый и справедливый, но не терпит предателей и крыс. Меня больше интересует, почему не вернулась ты! Мы все ждали твоего возвращения! Думали, после смерти Генриха ты вдруг появишься и принесёшь на земли Аэдирна мир и спокойствие, что мы сможем вернуться. Ты всегда была справедливой девочкой.

— Грэм, я уже тринадцать лет как не принцесса, и я никогда не хотела править. Что там с Реджиной? Она в порядке?

— Королева? С виду с ней всё хорошо. Однажды она пыталась пробраться сюда, но Уилл её поймал. Ты здесь уже почти три дня.

— Закрой глаза, если она попытается снова. Мне нужно сбежать отсюда.

— Я не могу тебя отпустить. Но закрыть глаза на незапланированные встречи — могу. Я передам Эрику, местному носильщику цветов, чтобы он передал твоё послание королеве. Вот только дежурю я обычно не один, так что придётся быть осторожнее. Вот-вот придёт Уилл. Постарайся держать язык за зубами и не провоцируй его, принцесса. И жди. Вскоре я передам королеве послание.

Грэм даёт ей немного еды и воды, помогает смыть кровь с лица, но это — большее, что он может сделать, не рискуя собственной шкурой. И Эмма прекрасно понимает его: на месте Грэма она бы тоже не сильно себе доверяла. После того, как она бежала из замка, подставив элитный отряд Генриха и всех его шпионов; подставив и предав доверие такого количества людей, что и пересчитать сложно, — неудивительно, что многие разочаровались в ней, а большинство и вовсе возненавидели. Раньше это задело бы её сильнее, но не теперь, когда прошло уже тринадцать лет, и прошлое осталось далеко в прошлом.

Они рассчитывали на неё. А она просто сбежала. Сначала из замка, а после и вовсе из страны. Оставила их на произвол судьбы: людей, которые когда-то должны были присягнуть ей на верность, людей, которых она должна была защищать… но вместо того — просто бросила, эгоистично и глупо, думая лишь о себе и о своих потребностях.

— Когда я видел тебя в последний раз, — усмехается Грэм, качая головой, — ты была всего лишь пездючкой, которая размахивала мечом, как неумелый мальчишка. И вот теперь мы тут… по разные стороны баррикад. Ты сильно изменилась, принцесса.

— Да, — хрипло отвечает Эмма, не поднимая головы, потому что шея начинает болеть всё сильнее. Мышцы затекают, а тело становится непослушным и ватным. Чем больше проходит времени, тем сложнее становится держать глаза открытыми. И если ублюдок Уилл не врал — она проведёт тут достаточно много времени, чтобы превратиться в овощ. — Ты тоже не молодеешь, Грэм. Я запомнила тебя молодым дамским угодником.

— А теперь я похож на потрёпанного пса. — Он ведёт пальцем по шраму на щеке и ухмыляется. — Не такой я представлял себе жизнь, когда записывался в армию Аэдирна. Но что теперь говорить о прошлом. Лучше хорошенько подумай о том, как тебе выбраться отсюда. Помогать я не стану, сама понимаешь, — разводит руками, — но и мешать — тоже… Тише, кажется, Уилл идёт.

Он быстро выходит из камеры, прихватив с собой деревянные кружку и ложку, и плотно запирает за собой дверь. Уже в следующее мгновение Эмма действительно слышит глухие шаги на каменной лестнице и сердце её испуганно сжимается. Уилл не будет с ней столь же любезен, что и Грэм. В принципе, он вообще не будет с ней любезен: она до сих пор помнит его угрозы, сказанные на корабле, и нисколько не сомневается в том, что он воплотит их в жизнь, если у него будет такая возможность. Она также уверена, что он не станет терять времени попусту, и как только появится предлог перейти к пыткам — он им тут же воспользуется, забыв даже о том, что пытка заключённых — не его работа.

— Она заговорила? — деловито спрашивает Уилл, оказавшись в небольшом коридоре, который усыпан камерами для заключённых. Сейчас, как она сумела заметить под отблеском фонаря, большая их часть пустует.

— Я уже близко к этому, — с гнусноватой ухмылкой отвечает Грэм, убедительно изображая озлобленного жизнью стражника, которой готов пытать и убивать, лишь бы выбить нужные сведения. — Вы прервали нас на самом интересном моменте. Не так ли, Эмма?

Эмма смотрит на него исподлобья и поджимает губы. Уилл довольно кивает, вставляет факел в специальное углубление на стене, и складывает руки на груди, привалившись к проёму плечом.

— На твоём месте я бы начал говорить как можно скорее, — говорит он ровным спокойным голосом, но глаза его по-прежнему блестят злобой. — Король нетерпелив и рассержен, ему нужны виновные. Нужно кого-то наказать. Просто сдай своих дружков, подпиши бумаги — и твои страдания закончатся. А если нет… — Уилл выхватывает у Грэма кинжал, подносит его к огню, а затем открывает дверь камеры. Сердце принимается стучать быстрее; так сильно, что уши почти закладывает от грохота, и следующие слова начальника стражи она слышит, как через толстый слой ваты: — Тебе придётся очень нелегко. Даже жаль, знаешь, портить такое личико. Наши парни могли бы с тобой поразвлечься… если бы не были столь брезгливы.

Она чувствует жар раскалённого кинжала плечом. Прямо в том месте, где красуется татуировка льва. Та самая татуировка. Эмма тяжело сглатывает: она понятия не имеет, что случится, если Уилл сделает что-нибудь с этим тату.

— Ну так что? Ты готова назвать имена? — спрашивает, не убирая кинжала от огня; ожидая, пока сталь раскалится докрасна. Так и не получив ответа, он ухмыляется шире. — Понимаю. От угроз ещё никто не начинал говорить. Ну давай посмотрим, на что ты способна. Что это? Символика вашей вшивой шайки?

Эмма стискивает зубы, прекрасно зная, что будет дальше. Это пугает; так сильно, что она боится даже вдохнуть, продолжая закусывать щеку изнутри. Уилл качает головой, а затем… она чувствует жар раскалённой стали прямо на татуировке, и боль эта проходится по всему телу. Задевает каждый нерв, выламывая кости, отдаваясь пульсацией в висках и глазах. Она дёргается и, не сдержавшись, хрипло кричит. Уилл убирает кинжал, но пронзающая боль никуда не уходит. Перед глазами по-прежнему плывёт, обожжённое плечо пульсирует, а к горлу подкатывает ком. Она чувствует, что её вот-вот стошнит остатками скудного обеда/ужина, которым накормил её Грэм. Сознание вновь начинает уплывать.

— Подумай хорошенько к следующей нашей встрече, Эмма, — шепчет ей на ухо Уилл, и голос его ускользает, смешиваясь со сном. — Потому что в следующий раз будет больнее.

В следующий раз, когда она открывает глаза, она не видит ни Грэма, ни Уилла. Света практически нет, но ей кажется, что знакомая фигура — такая родная и такая желанная, — приближается прямо к её камере.

— Реджина?.. — спрашивает хрипло и неуверенно, не зная даже, в действительности ли фигура там — или это просто видение, вызванное воспалённым сознанием.

Она пытается сфокусировать взгляд, но перед глазами всё расплывается. Только когда она наконец различает во тьме знакомое лицо — резко распахивает глаза и едва не падает на землю, когда кандалы резко спадают с рук. Эмма ощущает, какими ватными и негибкими становятся ноги; настолько, что без помощи Реджины она едва ли смогла бы заставить себя встать. Впрочем теперь, когда Реджина рядом, она вновь ощущает этот прилив сил и желание бороться. Понимает, что всё было не зря, и причина, по которой она здесь, стоит чего угодно, даже собственной жизни.

— Реджина, — выдыхает шумно и облегчённо, обхватывая её за плечи обеими руками, прижимая к себе как можно сильнее, чтобы ощутить её тепло и биение сердца. Все страхи и волнения резко исчезают, стоит только услышать родной голос. Эмма вздрагивает и втягивает воздух, стараясь держаться и не показать ей своей слабости. — Ты в порядке? Король… Он не тронул тебя? И как наш малыш? — Она прижимается ещё ближе, опуская ладонь ей на затылок. Вдыхая знакомый аромат, от которого мысли словно очищаются, и голова наконец начинает мыслить ясно.

Ей нужно выбираться отсюда, а затем — вытаскивать из замка Реджину. Плевать, на что идти — да пусть хоть придётся учиться магии.

Она внезапно распахивает глаза. Ну конечно, есть ведь Румпельштильцхен. Тёмный может попросить любую плату, но Эмма готова отдать что угодно, лишь бы Реджина и их малыш были в безопасности. И желательно — подальше от короля. Ещё желательнее — избавиться от этого самого короля. Будет здорово, если он, как и когда-то Генрих, «наткнётся на дикого кабана во время охоты». Или случайно споткнётся и упадёт с лестницы. Ей нужно убрать короля так, чтобы ни у одной блохи на этом свете не возникло мысли о том, что его могла убить Реджина.

Вот только Эмма прекрасно знает и то, что Реджина ни за что не согласится на ещё одну сделку с тёмным. Румпельштильцхен хитёр и опасен, и слава его далека от безупречной. Если уж говорить откровенно, то он известен тем, что сделки его всегда работают не так, как нужно. За примером далеко ходить не стоит: он обманул короля, выслав ему сердце оленя; а затем обманул и их, доложив королю о наследнике. Или сделав так, чтобы он узнал о нём сам. В любом случае, связывались с ним в крайних и отчаянных ситуациях. И не то чтобы ей хотелось прибегать к тёмной магии, особенно когда речь заходила об убийстве Леопольда (она предпочла бы лично вонзить кинжал ему в сердце), но теперь у них не было иного выхода.

Значит, она всё сделает сама, а после найдёт дорогу домой. Так или иначе.

— Реджина, послушай… Я вытащу нас отсюда, обещаю, — слабо улыбается, обхватывая лицо королевы ладонями. Тело всё ещё ломит от боли, а рана на плече пульсирует и словно стягивает тело тисками. — Я вытащу нас, и у нас обязательно будет семья, о которой ты мечтала. Будет свой дом где-нибудь подальше отсюда, где нас никто не станет беспокоить. Будут все дурацкие и самые лучшие ткани, какие ты только захочешь. Только не сдавайся… и верь мне. — Она наклоняется и оставляет на губах королевы короткий поцелуй.

И с каждым разом, с каждым новым прикосновением и с каждой проведённой секундой рядом, она чувствует, как возвращаются силы, а решительность растёт, крепнет и становится всё сильнее.

— Обещай мне, что не станешь его бояться. Он — такой же человек из плоти и крови. У него две руки, две ноги и одна голова. У него такая же красная кровь. А ты способна себя защитить, потому что ты сильнее, чем он, в десятки раз. Мы выберемся, я обещаю. — Она вновь целует её, в этот раз увереннее, ощущая, как исчезает слабость и боль в мышцах. Возможно, это магия Реджины. Может быть, это происходит только потому, что они рядом. Но шрамы остаются: Эмма всё ещё ощущает пульсацию в плече и тонкую полоску шрама на губах и подбородке.

Убийство короля… звучит соблазнительно и столь заманчиво, но в то же время — слишком опасно. Если кто-то заподозрит Реджину в его смерти — она ни за что не отвертится от правосудия. Рано или поздно поднимется бунт, а следом за ним выяснения обстоятельств, обвинения и гонения. И тогда им вновь придётся скрываться, снова и снова, пока о них, наконец, не забудут. Вот только об изменниках страны забывают редко, и Эмма знает об этом на собственном примере. Их будут помнить, а за покушение на короля — полетят головы виновных и не виновных. Начнётся суматоха, борьба за трон; каждый третий начнёт мнить себя новым правителем Редании.

Нет, им нужно сделать всё по-тихому, не привлекая внимания. Точно зная, что несчастный случай действительно будет несчастным случаем: с кучей свидетелей, оглаской и попутным просачиванием грязного белья в свет. Деталь за деталью, от которых начнётся суматоха и которая пойдёт им только на пользу. Реджина станет полноправной и единственной королевой и сможет править от лица Белоснежки до тех пор, пока последняя не достигнет нужного возраста или не выйдет замуж.

И Эмма знает только один способ, как провернуть всё так, чтобы желаемое сбылось. Точно и наверняка, без всякого риска и опасностей для Реджины, без всяких оговорок и убедительных «но», что встанут у них на пути рано или поздно. Только тёмный может решить их вопрос. Осталось только узнать цену.

Но она молчит. Знает, что переубеждать Реджину сейчас — значит вызвать у неё подозрения, а это то, что нужно ей меньше всего; чтобы она вновь волновалась и переживала. С другой стороны, она всё равно будет волноваться и переживать. Покушение на короля — это не просто кража конфеты у кухарки. Это целая шахматная доска, на которой нужно грамотно расставить фигуры. Сделать так, чтобы король умер якобы естественной смертью, но и чтобы церковь не смогла сделать из него святого мученика — лицо, которое станет продаваться, а после воздвигнется настоящим символом, дав церкви власть, о которой они мечтают столь долго.

— Это опасно, — качает она головой. — Из короля могут сделать святого мученика, а на тебя могут пасть подозрения. Нам нужен план, но для начала мне нужно выбраться отсюда. Не вызывая подозрений у стражи и всего королевства. Они должны потерять бдительность, решить, что теперь всё кончено, а наш дух сломлен. И когда все замрут, а король ощутит себя котом, поймавшим мышь в мышеловку… мы нападём. Нужно только немного времени.

Она просто сделает всё раньше и быстрее.

— Тебе придётся оставить меня тут, но всё будет хорошо. Уилл — приятный малый, думаю, его нужно будет повысить, когда ты станешь королевой, — саркастически ухмыляется и снова прижимается к губам Реджины. Успокаивая и в то же время успокаиваясь сама. Реджина рядом, и это значит, что всё будет хорошо, так или иначе, тем или иным путём.

Она не хочет врать ей, но сейчас — это единственный выход. В конце концов, она поклялась самой себе, что будет защищать Реджину всеми способами, и не важно, какая у этих способов цена. Главное, чтобы с ней всё было в порядке. И это единственное, что волнует Эмму больше всего.

— Скоро вернётся Уилл, тебе нужно идти… — тихо говорит она, прижимаясь к её лбу. — Реджина, просто дождись меня.

— Я тоже люблю тебя, — шепчет Эмма, когда снова оказывается закована в кандалы. — Больше всего на свете. Что бы ни случилось, никогда не забывай об этом, хорошо? У нас обязательно будет всё, о чём мы мечтали. — Она оставляет короткий поцелуй на её губах, и чувствует, как с уходом Реджины селится и пустота в душе. Словно в её отсутствие у неё отрывают кусок сердца.

Тем не менее, оставшись одна, она наконец может детальнее обдумать план и решить, как действовать дальше. Какое-то время она просто осматривается и прислушивается к звукам из темноты. Где-то капает вода, где-то грозно пищат крысы; в дальнем коридоре слышатся приглушённые крики неизвестного мужчины (и Эмма молится, чтобы это был не кто-то из их банды). С улицы доносятся тихие шаги и шелест травы, чьё-то покашливание. Эмма делает вывод, что на улице сейчас — либо ночь, либо поздний вечер. А значит, Уилл сегодня больше не появится, и у неё есть время, чтобы попытаться связаться с тёмным.

Сейчас, пока в камере она совершенно одна, и больше никто не будет пытаться вытрясти из неё сведения.

И, стоит ей только подумать о Румпельштильцхене с его сделками, как позади слышится характерный хлопок и зловредное хихиканье.

— Не думал я, что мы увидимся столь скоро, дорогуша, — говорит тёмный, и голос его больше похож на шипение змеи. — Чего изволите? Хотите освободиться? Тебе повезло, поскольку ты как раз подходишь по всем параметрам.

— Подхожу для чего? — настороженно спрашивает Эмма, стараясь повернуть голову. Однако Румпельштильцхен опережает её и сам появляется перед лицом.

Эмма надеется только на то, что он появляется не затем, чтобы зачать того самого первенца, которого затребовал месяцем ранее.

[float=left][/float] — В Лок Муинне есть некий могущественный артефакт. Меч, если быть точнее. Его полное название — Экскалибур. Крестьяне шепчутся, будто вытащить его из камня может только самый достойный. Человек, мол, истинно рыцарской души. На самом деле, всё это — чушь собачья, разумеется, ни о каких рыцарях и речи не шло. Эльфка, которая и заточила меч в камень, и слыхом не слыхивала ни о каких рыцарях: в те времена, кажется, и люди-то на эти земли не успели ступить. Меч она выковала для своего возлюбленного Истона, который по итогу оказался лжецом и предателем. Так что, будучи Hen Ichaer, она заковала могущественный меч в камень, чтобы не достался он никому. Воистину, просто возмутительная небрежность, — фыркает тёмный, негодующе взмахнув руками. Эмма слушает его, не перебивая. — И вот Экскалибур оказывается заточенным в камень навеки. Но есть легенда, которая кажется мне более достоверной. Мол, вытащить его может только истинно влюблённый, и вытащить с исключительно благородными помыслами. Например, чтобы защитить своего возлюбленного… или возлюбленную.

— И что же, великий тёмный маг не может вытащить меч из куска камня? — саркастически ухмыляется Эмма.

— Не стоит сарказма, дорогуша. Если бы я мог сделать это сам, то непременно сделал бы, а не стоял сейчас здесь, перед тобой. Экскалибур находится в эльфских развалинах под Лок Муинне, и тёмная магия там недоступна. Буквально. Приходя туда, я теряю все свои силы, а сдвинуть камень без магии — непосильная задача. Итак, вот как мы поступим. Я убью короля, как ты хочешь. О, не делай такое лицо, я чёртов тёмный маг, самый сильный на земле, и у меня есть дар провидца. Так вот. Король умрёт. От оспы. Ах, эти человечьи болезни! Не щадят даже королей! Болезнь нагрянет к нему внезапно и будет развиваться очень быстро, лекари и глазом моргнуть не успеют, как он уже будет одной ногой в могиле. А ты в пойдёшь со мной в Лок Муинне и вытащишь для меня меч. Не переживай так, никаких сделок, просто услуга за услугу…

— А если вытащить его не получится? Ты оживишь короля? Или снова придумаешь способ, как обвести нас вокруг пальца?

— Оживить, дорогуша, — говорит он надменно, — не способна даже самая сильная магия. Если король и восстанет из мёртвых, то будет он не больше ходящего овоща. Совет, конечно, сможет попытаться усадить его на трон и править от его лица, но это кажется слишком сказочным, не находишь? В любом случае, можешь не переживать насчёт этого: я понимаю риски. Тем более что поход займёт у нас много времени, за которое твоя возлюбленная успеет усесться на трон. Воистину, такой расклад мне даже на руку, но не будем об этом. Сейчас ты не в том положении, чтобы ставить иные условия, так что спрошу прямо: мы договорились?

Эмма смотрит на него недоверчивым долгим взглядом. В прошлый раз тёмный смахивал на клоуна, который разыгрывает спектакль и просто забавляется, но сейчас он выглядит серьёзным и как будто уставшим. Словно решился на что-то, и боится вновь поменять решение. Так что она кивает, говоря:

— Но перед тем, как мы уйдём, ты дашь мне попрощаться с Реджиной. Вечером, когда она будет в своих покоях.

— Пять минут, — шипит тёмный, и Эмма соглашается.

Она вполне осознаёт все риски и знает, что тёмный в любой момент может передумать или подставить их. Но это — единственный план, который у неё есть. Единственный, благодаря которому она сможет быть уверена, что Реджина сядет на трон, что её не обвинят в смерти короля, и что народ примет её, как должен был сделать это несколько лет назад. Теперь всё будет иначе, и она самолично отдаст всё ради того, чтобы её семья была счастлива.

Румпель не обманывает. Он возвращается вечером следующего дня, взмахивает рукой, — и уже в следующее мгновение Эмма оказывается в покоях Реджины. Одетая в тёплые одежды и даже чистая. Поразительная щедрость от тёмного, но, с другой стороны — вполне понятная. Им придётся подняться в горы, где холодно и много снега, даже в это время года. И тёмный, очевидно, просто не хочет тратить силы понапрасну. Если его история правда — ему понадобится много сил и терпения, чтобы добраться до эльфийских развалин под Лок Муинне. Эмма отлично знает Аэдирн, и знает, что тамошние лабиринты не пройти даже с помощью магии.

Она оглядывает спящую Реджину, невольно любуясь её безмятежным и спокойным лицом. Во сне она выглядит такой умиротворённой — словно находится где-то далеко от этого мира; там, где им не приходится убегать или воевать, где у них есть всё, о чём они когда-то мечтали и говорили тогда, в лесах, сидя в старой истёртой палатке. Эмма невольно опускает взгляд и на её живот, словно может увидеть, как там растёт малыш. их малыш, которого она никогда и ни за что не отдаст королю. Она подходит ближе, ведя рукой по животу, а затем наклоняется к её лицу и прикладывает палец к губам. Зажимает рот ладонью, когда Реджина резко дёргается во сне и пытается вскрикнуть, и нежно, успокаивающе улыбается ей.

— Это я, Реджина, — говорит она тихо, присаживаясь на край ей постели. — Выслушай меня и не перебивай, у меня мало времени. — Эмма убирает ладонь с её губ, перемещая на щеку. — Я люблю тебя. И я сделала это, потому что я люблю тебя и нашего малыша больше всего на свете. Обещаю, что вернусь к тебе, когда придёт время. Я обязательно вернусь, клянусь. Но пока ты должна быть сильной и пообещать не делать глупостей. Король умрёт, тебе не придётся ничего делать, просто жди и будь хорошей королевой для тех, кто нуждается в тебе. И береги нашего малыша, обещай мне не волноваться. — Она наклоняется и касается губами её живота, нежно улыбаясь, думая о том, что там зарождается новая жизнь, которую создали они вдвоём. — Это не займёт много времени, я вер…

Но она не успевает договорить — густой красный туман обволакивает её тело, и уже в следующее мгновение она оказывается в совершенно другом месте. Огромные горы, раскинувшиеся со всех сторон, припорошены снегом. Эмма пытается сделать шаг, но едва не запинается о высокий камень.

— Прошу прощения, что прервал это омерзительно сладкое прощание, — морщится тёмный, оказавшийся от неё по правую руку. Эмма закатывает глаза. — Но у нас мало времени. Конечно, если ты хочешь успеть вернуться до коронации. Прямо сейчас король лежит в своих покоях и едва не задыхается, к нему уже вызвали лекаря, и он безутешно качает головой. Притворяется, разумеется, если тебя это порадует.

— Порадует, — бурчит Эмма, переступая через камень и оглядываясь по сторонам. — У тебя есть хотя бы карта?

— Лучше, — говорит тёмный. — У меня есть карта с точным местоположением развалин. Но идти туда далеко, я перенёс нас настолько близко, насколько смог.

— Зачем тебе вообще понадобился этот меч? За те века, что он торчал в камне, он наверняка заржавел и утратил все свои силы, — говорит, шагая прямиком за тёмным.

— О, не сомневайся в силе старшей крови. Я должен… я обещал Белль. Обещал, что уничтожу кинжал тёмного. Экскалибур — единственный меч, который способен на это.

[float=right][/float] — Омерзительно сладкое прощание, говоришь? — хмыкает Эмма после небольшой паузы. Ветер бьёт им прямо в лицо, терзая волосы и плащ, и болезненно оседает на старых шрамах.

— Лучше помолчи, если не хочешь, чтобы я передумал. Король ещё жив.

Эмма тяжело вздыхает, но затыкается. Для чего тёмному понадобился могущественный эльфийский меч, выкованный ещё во времена, когда на материке не было людей — не её дело. Главное, чтобы этот меч никоим образом не касался её или их с Реджиной семьи. И, кроме того, если верить тёмному магу — меч будет принадлежать тому, кто его вытащил, а значит без её на то воли Румпельштильцхен не сможет сделать им ровным счётом ничего. И, если он, опять же, не врал, — уничтожив кинжал тёмного он также распрощается со своим бессмертием и силами, что дарует ему сама тьма. Он станет обычным чародеем, а может и вовсе утратит свои силы. Всё это звучит столь хорошо и заманчиво, что даже верится с трудом. Но, с другой стороны, думает Эмма, он уже второй раз — словно связующее звено, которое соединяет её и Реджину вместе. Возможно, это всего лишь часть их предназначения, истинной любви, о которой пишут в книгах. Возможно, именно потому истинно влюблённых существует не так много: они создают какой-то баланс и меняют события. Или ей просто хочется так думать.

Путь и в самом деле занимает у них много времени. Более того — пару раз они даже умудряются заблудиться и заходят в тупик. Румпельштильцхен ругается, и каждый раз Эмма боится, что он передумает и просто сдастся. Решит, что бессмертие — это не так уж и плохо, даже если Белль — кем бы она ни была, — не простит его за обман. Но тёмный, к её удивлению, не сдаётся, продолжая идти. Натыкается на свежие обвалы и идёт в обход. За это время её ноги успевают ужасно устать, поскольку тёмный практически не делает остановок: ближе к концу они идут по виляющей тропе даже ночью. Румпельштильцхен, и сам порядком уставший, едва не срывается в пропасть, но Эмма успевает поймать его за руку и вытянуть обратно.

— Благодарю, — недовольно ворчит он, старея на глазах. Видимо, отсутствие магии сильно сказывается на его теле. — Король, к слову сказать, умер уже три дня назад. Так что вскоре Реджина сядет на трон, и я рассчитываю, что мы с Белль сможем поселиться в Редании. Тихо и мирно, без лишней огласки.

— Если ты нас не обманешь, — хмыкает Эмма. — Тогда твоя помощь окажется неоценимой, и вы с Белль сможете поселиться хоть в замке.

— О, это маловероятно.

— Интересно, почему?

— Мы с Реджиной, скажем так, в прошлом не слишком ладили. Очень сомневаюсь, что королева захочет видеть меня во дворце.

— Ой, да брось ты, уверена, она уже обо всём забыла.

Румпель усмехается, взглянув на неё через плечо.

— Поговори с ней о её нелёгком прошлом, когда вернёшься в замок, принцесса…

— Я не принцесса, — еле слышно цедит Эмма, негодуя, что тенденция так называть её столь внезапно вновь ворвалась в её жизнь.

— …И узнаешь много интересного. Мы почти пришли. — Он останавливается, выпрямившись, и смотрит куда-то вдаль.

Эмма, приглядевшись, тоже замечает небольшой сад. В темноте за метелью его почти не видно, но сад этот кажется нетронутым снегами, словно волшебный. Когда они подходят чуть ближе, она замечает разбитый фонтан, нетронутую статую в самом центре, и кучу распустившихся роз, которым совершенно наплевать на погоду.

— Это что, какая-то иллюзия? — удивлённо выдыхает она, оглядываясь по сторонам.

— В том-то и дело, что нет. Эльфская магия. Они защищали свои селения от непогоды, но, к сожалению, так и не сумели защитить от войны. Когда пришли люди, они разрушили всё. Остались только развалины, нетронутые непогодой и временем. А вот и меч. — Он подходит к какой-то малопонятной глыбе, увитой непонятным зелёным растением, и, кряхтя, присаживается. — Вытаскивай.

— М-м-м, — говорит Эмма, оглядывая камень со всех сторон, пока наконец не замечает и рукоятку меча с рубином у самого основания. — А нужны какие-то… заклинания там… или типа того?

— Нет, — раздражённо шипит тёмный. — Просто вытащи его, да поскорее. Коронация вот-вот начнётся. — Он тычет пальцем в сторону, показывая, что уже рассветает.

Эмма вздрагивает, удивлённая, что прошло уже столько времени. Неужели они и в самом деле потратили больше недели на то, чтобы добраться до эльфийских развалин? Неужели они и в самом деле добрались до них? И как, интересно, всё это время держалась Реджина? Скучала ли она, волновалась ли, всё ли в порядке с их малышом… Ей так сильно хочется увидеть её, но в то же время сердце бешено колотится в груди, потому что это — решающий момент. Только сейчас она узнает, принесёт ли их поход результаты. А потом она сможет вернуться, и это пугает ещё больше, ведь она не знает, будет ли Реджина злиться, не знает, будет ли она в порядке. Её будущее целиком и полностью — неизвестность, и от этой неизвестности подкашиваются колени. Она слышит, как недовольно сопит тёмный за спиной, и наконец крепко обхватывает рукоятку ладонью.

Она думает о Реджине. Думает об их малыше. И думает о том, что хочет защитить их любой ценой.

В следующее мгновение яркая вспышка озаряет лицо, пробирается под кожу и ослепляет. Она видит смутные силуэты эльфов, идущих по этому саду, который теперь разрушен, слышит чьи-то незнакомые голоса, которые говорят ей: Va'esse deireadh aep eigean, va'esse eigh faidh'ar, и видит ослепляюще-яркий клинок, выполненный столь изящно и плавно, что кажется почти прозрачным, сияя на солнце. Видение исчезает и сменяется другим — теперь она сидит недалеко в тронном зале, видит корону, которая ложится на густые тёмные волосы, видит чертовские знакомые карие глаза… мальчика. Она думает, почему-то на старшей речи, — Ensh'eass. И видение меняется вновь, теперь в нём есть Реджина, и она счастливо улыбается ей, а глаза её сияют силой и озорством — больше её ничто не беспокоит.

Эмма с шумом вдыхает воздух через рот, и, когда видения исчезают, понимает вдруг, что меч у неё прямо в руке, а сама она лежит на земле, — сбитая с толку и всё ещё ослеплённая.

— Что ты видела? — с непривычным волнением спрашивает тёмный, склоняясь над ней. Пока он даже не пытается коснуться меча, словно боится его. — Эмма, что ты видела?

— Я… видела Реджину… и эльфов… они говорили на старшей речи, но ничего конкретного.

— Значит, всё это правда, — заключает тёмный. Он задумчиво выпрямляется, а затем вытаскивает из-под плаща кинжал тёмного со своим именем на лезвии. Отвернувшись, он говорит: — Уничтожь его.

— Я? Но ты ведь говорил…

— Меч твой. Тебе и уничтожать. Потом можешь делать с ним, что захочешь, если он останется цел.

Понимая, что обратного пути уже нет — они уже сделали слишком многое, чтобы останавливаться, — Эмма вздыхает и наконец поднимается. Она неуверенно смотрит на затылок тёмного, затем на Экскалибур в собственной ладони, и… резко замахивается, обваливаясь на кинжал тёмного всей тяжестью. Слышится звон стали, и поначалу ничего не происходит, но уже в следующее мгновение тёмный резко дёргается и падает на колени, что-то крича. Тьма — беспросветная, глубокая и тяжёлая, — взмывает в воздух и соединяется с таким же лёгким и глубоким серебряным светом Экскалибура. Они молнией взмывают в воздух, словно стараясь перебороть друг друга, и страшно звенят, ослепляя и оглушая. Эмма зажимает уши руками, выпуская меч и падая на колени, и жмурится. Какое-то время кажется, что это не закончится никогда; что она так и умрёт вот здесь, слушая рёв и вой двух противоборствующих сил. Но затем всё обрывается так же резко, как и начинается.

Эмма неуверенно открывает сначала один глаз, затем второй. Пробегается взглядом по камню, но видит только осколки обоих орудий. Затем она в панике поворачивается к тёмному, боясь, что он тоже исчез — вместе со своим кинжалом. Боясь, что так и останется в этих развалинах, не найдя пути обратно домой. Однако вместо тёмного она видит совсем молодого мужчину: у него вьющиеся каштановые волосы, длинноватый нос, большие широкие глаза и совершенно чистая кожа, лишённая привычной зелени.

— Румпельштильцхен?! — не своим голосом спрашивает она, округлив глаза.

— Что? — спрашивает тот. — Что-то изменилось?

— Да, ты… ты… э… помолодел.

— О! — восклицает и смотрит на свои руки. Затем щёлкает пальцами, и в его ладони появляется зеркало. — И магия, — говорит, — теперь не тёмная. Чистая. Я был там. Когда свет и тьма столкнулись, я был там, — внезапно говорит он, поднимая на Эмму глаза. — Между жизнью и смертью. Я говорил с Aen Ginvaell, они дали мне второй шанс. Шанс прожить остаток жизни обычным человеком. Когда мы вернёмся, я лишусь магии.

— Ну… Это, наверное, хорошо? — неуверенно тянет Эмма, у которой начинает болеть голова от событий последнего месяца.

— Кто знает, дорогуша. Кто знает.

— Твой знаменитый Экскалибур, похоже, сгинул.

— Этого следовало ожидать. Давай возвращаться.

— Постой… — Она поднимается и подходит к краю сада, откуда прекрасно видно пики гор и раскинувшуюся вдалеке долину цветов. Её родину, где она не была вот уже много лет, но куда однажды хотела бы вернуться. Она жадно всматривается в каждый дюйм, насколько видит его, и вдыхает свежий воздух — даже тут, в горах, она ощущает ароматы цветов и душистой зелени.

— Коронация вот-вот начнётся.

— Знаю.

— Тогда почему ты медлишь?

[float=left][/float] Эмма поджимает губы, прикрывает глаза. Коронация… Коронация Реджины означает, что ей придётся жить в замке. Вновь стать частью всего этого, забыть свои разбойничьи привычки, оставить в далёком прошлом друзей. Вновь вспомнить дворцовый этикет. Она снова открывает глаза, оглядывая родину так, словно видит её в последний раз. Она всегда любила Аэдирн, как страну. Это красивое и чистое королевство, несмотря на всё — лишённое предрассудков по большей части вопросов. Почти лишённое войны, а главное — плодородное и цветущее. Чего только стоит Долина Понтара или Дол Блатанна. Раньше Аэдирн был родиной эльфов, а эльфы умели делать красиво. Когда-то она отказалась от всего этого в пользу того, чтобы стать разбойником и бродить по всему свету. А теперь ей вновь придётся осесть, и уже теперь — она знает точно — ей никогда не вернуться в Аэдирн. Вернуться в том смысле, чтобы жить тут, как они хотели когда-то. Конечно, она готова ради Реджины жить хоть в сарае, но…

— Мне страшно. — Она поворачивается, глядя на бывшего тёмного из-за плеча. — Разве тебе не было страшно, когда ты решался избавиться от кинжала?

— Я решался на это десятки лет, дорогуша. У тебя, к несчастью, есть не больше десяти минут.

Эмма улыбается. И протягивает ему руку.

Уже в следующий миг она оказывается в какой-то комнате, доселе ей неизвестной. Она хочет сделать шаг и оглядеться, но вдруг чувствует себя скованно и неуверенно, опускает взгляд, — и понимает, что её одежда тоже изменилась. Теперь на ней голубые атласные штаны, высокие ботинки из кожи, бесшовная рубашка, скрытая за безрукавкой и длинным белым плащом. На голову давит посеребренный венок… или что-то в таком духе.

— Твою мать, — цедит Эмма, поворачиваясь к зеркалу. — Вот уж, блядь, спасибо, тёмный, — шипит она, едва не запнувшись о плащ. Из коридора доносятся крики о том, что коронация начинается, где-то на улице звенит колокол. Эмма понимает, что времени переодеться у неё попросту нет, так что незаметно выскальзывает из комнаты, весьма не грациозно придерживая длинный плащ и скидывая его по пути к залу.

Она входит как раз в тот момент, когда высокий седовласый мужчина в сюртуке надевает на голову Реджины корону, и та выпрямляется, окидывая присутствующих таким взглядом, от которого — вкупе с её одеждой, идеальной подчёркивающей талию и грудь — по спине бегут мурашки. И она видит в ней королеву. Действительно — королеву. Так же, как и тогда, в тот самый первый день, когда они только встретились. Словно Реджина была рождена для этого. Словно… всё это изначально было её судьбой. Прописано в истории мира чьим-то искусным пером.

— Слава королеве Реджине! — кричат с улицы, кричат в зале, кричат отовсюду. И Эмма понимает, что народ действительно рад её появлению, рад, что теперь ими будет править она до тех пор, пока Белоснежка не выйдет замуж. — Слава королеве!

Колокол звенит несколько раз подряд, — и церемония начинается. Гости, приглашённые в зал — в основном знать и стража — расходятся, все спешат подойти к королеве и выразить ей свою то ли благодарность, то ли радость, то ли желание подмазаться. Эмма проталкивается сквозь них, едва поборов себя, чтобы не дать под зад какому-то барону. Кто-то тихо ругается ей вслед, но она слишком торопится, чтобы выслушать очередной ругательство.

И наконец добирается до неё. Их взгляды пересекаются, и внутри всё сжимается и переворачивается. Хочется просто порывисто шагнуть к ней и поцеловать, но в то же время ей страшно. Поэтому она слегка улыбается и кланяется — так, как в первый раз.

— Ваше величество.

— Реджина… — Она чувствует, как с этими объятиями всё становится на свои места. Понимает наконец, что всё закончилось, что им больше не придётся убегать, сражаться за свою жизнь или за своё счастье. Все трудности, которые ждут их отныне на пути — покажутся всего лишь мелочью по сравнению с тем, что пережить уже пришлось. — Я больше не исчезну, — говорит она мягко, но уверенно, крепко обнимая королеву в ответ. — Обещаю. Теперь всё позади, — шепчет еле слышно, чтобы могла слышать лишь стоящая рядом Реджина. — А теперь тебе придётся объявить меня своей потерянной сестрой, потому что на нас все пялятся.

Эмма игриво улыбается и наконец отстраняется, не позволяя собравшейся вокруг знати подумать лишнего. Они и без того увидели непозволительно много, а теперь ещё и бог весть какие пустят слухи. Не то чтобы Эмму волновали слухи, однако сейчас, когда каждый шаг Реджины может быть расценен по-разному — и меньше всего ей нужны сплетни и интриги за спиной — вот так просто обниматься на глазах у всех — не лучшая идея. Лучше, думает она, подождать более удобного момента, чтобы сбежать с церемонии. Рано или поздно гости напьются и начнут травить очередные истории, хвалиться тем, кто завоевал земель больше; и, хоть по правилам королева и обязана присутствовать до самого конца — едва ли кто-то заметит её отсутствие. Так что Эмма лишь лукаво улыбается ей, прежде чем снова слиться с толпой.

В той же самой толпе она внезапно замечает Бобби и Робина, и поначалу — просто облегчённо выдыхает, понимая, что они живы. Очевидно, Бобби сумел выбраться из той переделки и всё-таки добрался до Дол Блатанна — не исключено, что он был там, когда они шли по Синим Горам вместе с тёмным — и рассказал о случившемся Робину и ребятам, а уж те быстро сориентировались и решили вернуться. На их месте, думает Эмма, она бы поступила именно так. И, в конце концов, она отлично знает свою же банду.

— Эмма! — восклицает Бобби, первый заметивший её. Он проталкивается через толпу и хватает её за лацкан рубашки. На мгновение Эмме кажется, что он ударит её, но вместо того Бобби просто подаётся ближе и обнимает. — Ты — официально идиотка. Ты столкнула меня в реку и заставила нас всех переживать за себя! Чёрт возьми, Свон, я не понимаю, как Реджина тебя терпит.

— Да, — смеётся Эмма, обнимая его в ответ и тут же отстраняясь. — Я тоже.

— Допрыгаешься, и я уведу её у тебя… Или Робин. Робин, скажи же.

Но Робин в ответ только смеётся и сочувствующе хлопает Бобби по плечу. Они снова вместе. Все они, включая Реджину. В безопасности, когда можно наконец облегчённо выдохнуть и даже посмеяться над случившимся. Вспомнить каждый свой идиотский поступок и обмусолить его, подумать, как можно было бы поступить иначе. Но главное то, что теперь никому из них не угрожает опасность.

— Раз уж мы заговорили об этом, — вскидывает руки Майк, — ты же была принцессой. Слушай, помоги, на кой чёрт возле посуды столько вилок и ложек? И для чего этот маленький бокальчик?

— Ну, э… Вилка для устриц, вилка для салата, нож для мяса, ложка для холодного супа и ложка для горячего супа, все они на хуй тебе не нужны, просто ешь, как умеешь, и не обращай внимания на остальных.

Майк неприлично громко гогочет, в то время как Эмма оглядывается по сторонам. К тому моменту гости уже успевают разбрестись кто куда, и она замечает Реджину, которая чинно беседует с каким-то толстым бароном, то и дело поглядывая в их с бандой сторону.

— Я скоро вернусь, — говорит она парням, те только понимающе ухмыляются и пожимают плечами. Эмма хлопает Бобби по плечу, а затем подходит к Реджине, делая непроницаемое выражение лица. — Ваше величество, случилось непредвиденное. Вы немедленно должны это увидеть, — говорит она. Барон смотрит на неё долгим изучающим взглядом, очевидно решая, кто она и откуда тут взялась. Эмма сохраняет непроницаемое выражение лица и незаметно касается запястья королевы, прежде чем развернуться и двинуться в сторону выхода. Когда они незаметно выскальзывают из зала, она хватает Реджину под руку и заталкивает в первые попавшиеся покои. С грохотом закрывает дверь и тут же прижимает Реджину спиной к ней. — Быть королевой вам очень к лицу, ваше величество. Так и хочется похитить, — игриво улыбается, а затем резко запускает пальцы в её волосы и целует, прижавшись всем телом. Корона с грохотом падает на каменный пол и катится куда-то в сторону, но Эмма не обращает на неё внимания, прижимаясь к Реджине лишь теснее и делая поцелуй глубже.

До этого момента Эмма не задумывалась, кем она будет в замке. Главное было — остаться рядом с Реджиной во что бы то ни стало. Теперь, когда все беды остаются позади, она задумывается, что может дать королевству. Реджине и её положению на троне. Она наверняка знает, что банда либо отправится путешествовать по миру и дальше, либо согласится вступить в секретный шпионский отряд королевы; но быть шпионом — практически то же самое, что и быть разбойником. Вечные разъезды по миру и другим странам, подстерегающая на каждом углу опасность, и кроме того — политические заговоры. Попытки устранить конкурентов королевства до того, как они станут опасны для Редании в целом и для королевы в частности.

Стать рыцарем или вступить в ряды стражей — ничем не лучше. Это постоянная опасность, необходимость скрываться — хоть и возможность всегда быть рядом с Реджиной, даже ночью. И тем не менее её будут сковывать королевские обязанности, которые ей вовсе не нужны. Выбирая жизнь с Реджиной она думала об уютном домике, где никто не станет им докучать, и стать одним из королевских стражников — это совсем не то, о чём они обе мечтали. Она знает точно, что и сама Реджина не будет рада, если Эмма вечно станет сбегать из замка. По другую сторону остаётся совет, куда она попросту не сможет попасть — явившаяся в страну женщина без рода и родины вызовет слишком много лишнего волнения, слухов и опасений, что вовсе им не на руку. Остаётся только прислуга, но Эмма не умеет ни шить, ни готовить, а в столовом этике разбирается постольку поскольку. Неизвестность пугает её, также как пугает и сама жизнь в замке. Её пугает необходимость считаться с этикетом, но ещё больше пугает то, что она может не справиться с этим.

Будучи принцессой, она славилась скорее своим буйным нравом и непослушанием; желанием проводить всё свободное время на тренировочном полигоне — размахивая деревянным мечом, стреляя из лука или учась ездить верхом. И это, пожалуй, единственное, что получается у неё лучше всего. Она думает, что, вероятно, сейчас и сама смогла бы многому научить юных воинов. Решение приходит практически мгновенно, и она знает, что это решение определённо устроит их обеих.

Впрочем теперь, когда она наконец чувствует губы Реджины на своих губах, слышит её стоны, ощущает её пальцы на собственной коже, — теперь все эти мысли вылетают из головы, и остаётся только лёгкая пустота, смешанная с возбуждением.

— Я же обещала, что вернусь, — сбивчиво шепчет она, дёргая завязки платья. Реджина выглядит в нём чертовски сексуально, но эти чёртовы завязки и бесконечное количество юбок начинают сводить её с ума. Ей хочется дотронуться до Реджины как можно скорее, и единственное, что мешает ей — это чёртово платье. — Я тоже скучала, моя королева. — Улыбается и наконец дёргает платье, наплевав на правила приличия. Ткань трещит и разрывается, но наконец сдаётся.

Ничего, думает Эмма, в конце концов, Реджина всегда сможет починить его с помощью магии.

Она сдёргивает бесполезные тряпки, бросая их на пол, и разворачивается, подталкивая Реджину к огромной кровати, устланной всевозможными тканями и одеялами. Единственный плюс замка — удобство. Эмма улыбается, толкая королеву на кровать и нависая сверху, покрывая каждый дюйм кожи поцелуями.

— Я люблю тебя, — шепчет она в губы, продолжая ласкать её кожу пальцами. Вдыхая её родной аромат, по которому так скучала. Эмма отдаёт ей всю себя, целуя страстно — и в то же время отдавая ей всю ту безграничную любовь и нежность, которые огромным тёплым шаром разливаются по грудной клетке.

[float=left][/float]
В этот раз она не видит никакого золотого сияния, и татуировка остаётся такой, какой и была раньше: тёмной, слегка выпуклой и покалеченной уже небольшим шрамом, оставшимся от раскалённой стали. Но в этот раз она чувствует. По-настоящему чувствует малыша, который растёт и крепнет, и теперь его энергия, кажется, проникает и в неё саму. Это кажется нисколько не менее волшебным, чем в прошлый раз. Она вспоминает видение, которое показал ей меч, и вспоминает мальчика с тёмными волосами и знакомыми глазами. Теперь она понимает, что этот мальчик был не просто кто-то; это был их сын. Меч показал ей будущее, в котором их сын, такой очаровательный, становится королём Редании — принимает корону и клянётся защищать эту страну. И Эмма видит в его глазах решительность и спокойствие, понимая вдруг, что Реджина, очевидно, станет просто потрясающей мамой.

Она опускается рядом с ней на кровать и ласково улыбается, убирая пряди волос с её лица. Действительно, думает она. Реджина станет лучшей королевой, а затем и лучшей матерью.

— Не убьёшь. Вы слишком любите меня, ваше величество, — смеётся Эмма, переплетая их пальцы и ведя большим по её ладони. Она опускает взгляд и закусывает губу, не зная, стоит ли говорить Реджине об увиденном там, в эльфийских руинах. Для большинства людей пол ребёнка — это сакральный секрет, некий сюрприз, который в конце концов становится очевидным. Что-то вроде подарка на день рождения. Но с другой стороны скрывать такую информацию от Реджины — глупо. Так что она шумно выдыхает, прикрывая глаза. — Он, — говорит она тихо. — Это мальчик. Я… видела его. — Она улыбается, нежно опуская ладонь на её живот. Туда, где до сих пор чувствует пульсацию энергии. — Я заключила сделку с Румпельштильцхеным. Ты уже знаешь это, но это была не совсем обычная сделка. Он хотел уничтожить кинжал тёмного мага. — Она сглатывает и, заметив изумление на лице Реджины, улыбается. — Да, мне тоже показалось это удивительным. Чтобы уничтожить кинжал, ему нужен был меч. Старый артефакт, Экскалибур, который когда-то давно выковали эльфы. По словам тёмного, его мог вытащить только истинно влюблённый, потому что там была какая-то драматическая история любви первых эльфов… если честно — я немного прослушала эту часть, — тихо смеётся она. — Но оказалось, что меч на самом деле существует. И когда я коснулась его, я… увидела что-то вроде будущего. Там были эльфы, которые говорили на старшей речи. И был наш сын, уже взрослый, на коронации. У него были твои глаза.

Она улыбается и ведёт ладонью по её щеке, заглядывая в эти самые глаза, которые сводили её с ума ещё с самой первой встречи. Ей нравится мысль, что у их ребёнка они будут такими же.

— Это был мальчик. Очаровательный мальчик, Реджина, — смеётся она, обхватывая её лицо ладонями. — И он стал королём Редании. Там, в этом видении. Я не знаю, правда ли это. Или было ли видение… про этого ребёнка. — Она снова опускает взгляд на живот, понимая, что у детей у них может быть двое или даже трое. И, быть может, среди них будет только один мальчик. А может быть, это было не видение и не предсказание, а просто то, что она сама хотела увидеть. В конце концов, очень маловероятно, что эльфы старшей крови просто возьмут и оживут, а затем заново отстоят свои сады и поселения, отвоевав их у людей. Это было слишком давно, а эльфов осталось слишком мало.

— Что до тёмного, то теперь он… э… скажем, избавился от магии. Совсем. Народ гор сулил ему обычную человеческую жизнь в обмен на лишение магической силы. Когда я разрушила кинжал, он помолодел и перестал походить на дурацкого клоуна. Так что, думаю, теперь у него всё будет отлично с этой Белль, кем бы она ни была. Ещё он сказал, что у вас была тяжёлая история в прошлом. Расскажешь?.. — Она слегка склоняет голову, заглядывая ей в глаза. Услышать эту историю ей хочется именно от Реджины. Тёмный мог говорить что угодно, но видеть происходящее глазами королевы он никак не мог. Также как и быть уверенным, что Реджина его ненавидит. Она не знает, где Румпельштильцхен сейчас, но почти уверена, что к своему возвращению он всё подготовил, и надеется, что с Белль, как и хотели, поселились где-нибудь в тихом и спокойном месте.

— Мне жаль, что тебе пришлось волноваться, — виновато говорит она, вновь опуская взгляд. — Но я должна была сделать это. Должна была защитить тебя и нашего малыша, потому что иначе… существовало бы слишком много «но». Совет мог взять власть в свои руки, у нас могли отобрать этого ребёнка, объявить его наследником короля и манипулировать им. Без тебя этот ребёнок мог стать пешкой в руках политических интриг. Его могли отдать в церковь, которая постоянно тянет лапы к власти. Или… к чародеям. Тебя могли обвинить в измене и предательстве, могли обвинить в смерти короля. Мне нужно было сделать всё так, чтобы на тебя не смели даже подумать. Чтобы ты точно заняла трон и смогла править этой страной, сделать её лучше. Я знаю, что ты сможешь. Ты будешь отличной королевой, правителем, которого Редания заслуживает больше всего на свете. Потому что я знаю тебя и знаю, что ты не начнёшь бессмысленных войн, из-за которых страна постоянно будет страдать. Я знаю, что ты сможешь наладить торговые пути и… может быть… наладить отношения с моей родиной. В конце концов, меч был именно там, и мы обязаны этому краю нашим спасением, — с улыбкой заканчивает она, не совсем серьёзно говоря о спасении. — Аэдирн — красивая страна. Когда-то там правили эльфы, и потому там осталось много их наследия. Она не заслуживает того, чтобы её разрушили и разодрали, поделив между тремя странами. Но нужно быть осторожнее. Я думаю, Темирея и Каэдвен заключили с Реданией союз только потому, что Леопольд обещал им распилить Аэдирн, в частности Долину Понтара, за которую постоянно ведутся войны. Сейчас остановить это, избавить нас от ненужной войны сможешь только ты и никто другой.

Эмма тихо выдыхает, когда пальцы королевы касаются шрамов, и грустно улыбается.

— Шрамы напоминают об ошибках, которые не следует совершать. Но этот, — она берёт Реджину за руку и ведёт её пальцами по шраму на татуировке, — я бы убрала. Эта татуировка слишком много значит для меня… для нас.