Она слышит крики, полные ужаса, ощущает запах гари и видит отблески огня, просвечивающие сквозь палатку, и резко вскакивает на ноги, понимая, что что-то случилось. Молясь богам, чтобы это были простые разбойники, она практически вылетает наружу, и уже в следующее мгновение пылающая и пахнущая смолой стрела вонзается в серую ткань. Палатка вспыхивает за спиной Реджины мгновенно; настолько, что Эмма даже обернуться толком не успевает, а позади неё уже безумствует огонь.

Ржание коней, вырывающихся из горящего обоза, и топот её мерина, скрывающегося с места битвы, почти закладывает уши, но стремительно отдаляется вглубь леса.

— Вы идёте с нами, ваше величество! — кричит один из стражников, держащий острый меч наготове. Он облачён в чёрные сияющие доспехи с изображением красно-белого флага на груди. Сомнений в том, кто это и зачем он явился, не остаётся. Сквозь небольшую прорезь в шлеме Эмма видит его ясно-голубые, почти синие глаза, и думает, что стоящий перед ней — совсем ещё мальчишка. — Именем короля Леопольда!..

— Имя этого короля можешь засунуть себе в зад, — рычит Эмма, закрывая Реджину одной рукой, не позволяя ей выступить вперёд. Стражники окружили их, и она точно знает, что в лесу прячется как минимум двое лучников. Они в засаде.

— А за препятствие, значится, аресту, полагается казнь. На месте, — отвечает стражник, даже бровью не поведя. Он шагает к ним ближе, но Эмма успевает выхватить кинжал.

И это словно становится спусковым крючком.

Бобби, Дерек и Джон резко вскидываются, готовые нападать. У близнецов — по мечу, у Бобби — его любимый арбалет. Стражники, превосходящие их числом, тоже мобилизуются и принимают боевую стойку, готовые атаковать и защищаться в любой момент. Эмма оценивает ситуацию за считанные секунды, бросает взгляд на Бобби, всё ещё закрывая Реджину рукой, а затем резко вскидывает руку с кинжалом и попадает точно в глаз стражника, стоящего напротив. Тот удивлённо шатается, захрипев от боли, и валится на своих товарищей, гремя доспехами.

Пользуясь этой секундной заминкой, Эмма хватает Реджину за руку и бросается в лес, прямиком в сторону лучников: точно зная, что чем быстрее они доберутся до них, чем ближе они будет — тем сложнее будет по ним стрелять. Краем глаза она замечает, как остальные парни точно так же пускаются в бегство. Эмме остаётся только надеяться, что с ними всё будет в порядке. Теперь они разделяют стражу, хотя большая часть бегут именно за ними, не желая упустить королеву.

Первого лучника Эмма видит ещё на подлёте. Она вытаскивает второй кинжал, спрятанный за поясом, и мечет его прямо в шею врага. Сталь прорезает горло, словно масло. Слышится стон, а затем захлёбывающийся хрип. Пробегая мимо, она наклоняется лишь на мгновение, чтобы вытащить кинжал, и бежит дальше, постоянно оглядываясь и проверяя, в порядке ли Реджина. Сейчас им нужно добраться до укрытия, чтобы у неё была возможность стрелять. Впрочем, лук в тёмном лесу, да ещё и против облачённых в чёрные доспехи стражников — идея не из лучших.

Она видит впереди огонь и сразу понимает, что это их «сбежавший» обоз. Сворачивает в сторону, прячась за деревьями, и тяжело дышит, стараясь успокоить дыхание и сердцебиение. Позади слышатся шаги и хруст веток; бесшумно в таких доспехах точно не походишь, и это определённо им на руку. Эмма вытирает кровь с кинжала и прижимается спиной к дереву, дожидаясь, пока шаги приблизятся.

На мгновение в лесу виснет оглушающая тишина. Эмма слышит только треск пылающего дерева вдалеке и звук собственного сердца, бьющегося где-то в глотке. Она стоит так тихо, насколько может, — старается даже не дышать. Чувствует, как напрягается каждая клеточка тела. Каждая мышца, которая натягивается, словно тетива после долгого бездействия. Они слишком давно не сражались, и теперь её тело реагирует как будто нехотя, немного болезненно, но оттого удары кажутся резче и сильнее.

Она ждёт, пока стражник пройдёт мимо. Медленно, зажав рукоять меча обеими руками и чуть пригнувшись в земле, готовый в любой момент атаковать — и не важно, кто окажется у него на пути. Она знает, что его мышцы напряжены точно так же, как и её; и стоит ему только пройти чуть дальше, как она резко отталкивается ступнями от земли, качнувшись чуть вбок, и оказывается у него за спиной. Яростно перехватывает рукоятку кинжала и загоняет лезвие прямо в брешь между доспехом и шлемом. Точно попадая в подбородок, ощущая, как хрустят под пальцами мышцы и сухожилия.

Стражник не успевает даже вскрикнуть. Эмма придерживает его одной рукой, не позволяя с грохотом повалиться на землю, чтобы он не привлёк лишнее внимание; не поднял шум, созвав сюда всю оставшуюся стражу. И медленно опускает на землю, аккуратно вытаскивая кинжал. Кровь толчками выливается из-под шлема, оседая на влажной после дождя земле, но в темноте этого не видно. Затем она снова хватает Реджину за руку и бежит дальше, сама не зная, куда именно, но точно зная, что им нужно скрываться подальше от отблеска пожарищ. Затаиться, выследить стражников по одиночке или позволить им уйти ни с чем.

Она почти добегает до оврага, когда ощущает глухой удар. Бедро болезненно пульсирует, когда она валится на землю и скатывается по склону, едва не выронив оружие из ослабевших пальцев.

«Реджина!» — мысленно восклицает она, однако в следующее мгновение видит блеск кинжалов и отталкивается локтем от земли. Перекатывается и слышит позади глухой стук — это кинжалы вонзаются в землю в нескольких дюймах от неё. Она подрывается на ноги, резко отталкивает мужчину в лёгком доспехе от себя. Он ухмыляется, но не произносит ни слова. Даже не зовёт на помощь, — слишком уверенный в своих силах, точно знающий, что победит. В его тёмных глазах блестит что-то безумное, но Эмма не может сосредоточиться, медленно отступая и отыскивая Реджину взглядом. Мысленно молясь, чтобы с ней всё было в порядке.

Мужчина нападает, но в этот раз она готова, и потому с легкостью отбивает его удар собственным кинжалом. Слышится звон столкнувшихся клинков, кажущийся оглушительным в этой тиишине. Мужчина отпрыгивает в сторону, резко качается и отталкивается от земли. Пригнувшись, пытается сделать подсечку, но движения его заученные, ровные и плоские — ученические. Эмма уходит вбок, пинает его коленом по носу. Мужчина хрипит, и тогда она, пригнувшись, вонзает ему кинжал под колено. Вскрикнув, он падает на землю. Кинжалы выпадают из ослабевших пальцев, и он переворачивается на живот. Пытается ползти в сторону, крича от боли, но Эмма догоняет и безжалостно вонзает клинок в позвоночник, затыкая врага одним ударом. Чтобы не кричал и не привлекал внимания. Она быстро хватает его кинжалы и бежит назад. Видит Реджину как раз в тот момент, когда она замахивается кинжалом, чтобы ударить. И широко распахивает глаза, видя, с какой силой и точностью эльфийский клинок рассекает кожу. Она слышит хруст костей даже издалека.

— Реджина! — вскрикивает тихо и подбегает ближе, помогая снять обессиленное тело с груди. Отбрасывает стражника в сторону, затем помогает Реджине подняться и крепко обнимает её, прижимая к себе, успокаивая и вместе с тем оглядываясь по сторонам. Она знает, что это ещё не всё. Один из лучников до сих пор где-то прячется, остальная стража должна быть неподалёку — разыскивает их или Бобби с близнецами. Эмма опускает руку на затылок Реджины, прижимая её ещё ближе, и касается губами макушки. — Всё будет в порядке, — шепчет одними губами. А затем аккуратно берёт её за руку и ведёт к оврагу, не переставая осматриваться, коря себя за то, что завела их всех в ловушку.

Они тихо спускаются, цепляясь пальцами за деревья, и усаживаются под земляным навесом, вслушиваясь в звуки.

— Нужно найти Бобби и остальных, — шепчет Эмма в самое ухо, и снова слышит хруст веток. Вздрагивает и напрягается всем телом, но не высовывается из укрытия. Только крепче сжимает кинжал, готовясь атаковать в любой момент. Она слышит скользящие шаги, и подаётся корпусом вперёд, готовая защищать Реджину любой ценой.

Она выныривает из укрытия, словно молния, готова атаковать в любой момент, даже если перед её лицом окажется сам прародитель этого мира. И резко отшатывается назад, едва не мазнув клинком по лицу испуганного Бобби, всего вымазанного в крови, впрочем, как и близнецы. Наверное, думает Эмма, она и сама выглядит ничем не лучше, но времени проверять это у неё нет. Она чуть отступает, позволяя парням пройти в их убежище, и судорожно выдыхает, видя, в каком состоянии Реджина.

Я чуть не потеряла её, — вспоминает она её слова и вновь хмурится. Это кажется ей какой-то нелепицей. О чём говорила Реджина тогда, возле склона? Не о ней же, в конце концов, в третьем лице? Эмма вспоминает странную энергию, исходящую от неё, но в тот момент она списывает всё на шок. Не каждый день приходится убивать людей, особенно тех из них, кто вчера прислуживал тебе же. И всё же Эмма знает, что Реджина достаточно сильная, чтобы справиться с этом. Рано или поздно все к этому привыкают. Живя жизнью разбойника — убивать приходится; иногда ради выживания и защиты, а иногда ради собственной безопасности.

Эмма никогда не стала бы убивать просто так. Во время вылазок и ограблений они всегда стреляют так, чтобы не задеть жизненно важные органы. Стараются не убивать никого, даже если этот кто-то — тот ещё отморозок. Но сейчас ситуация совершенно другая, и все они отлично это понимают. Бей — или будут бить тебя. Убивай — или сам окажетшья в могиле. В этой битве нет и не будет полутонов, и Эмма знает, что Реджина прекрасно это понимает.

Так о чём тогда она, чёрт возьми, говорит?!

Эмма присаживается рядом с ней и аккуратно опускает руку на её плечо, стараясь то ли успокоить, то ли вернуть в эту реальность. Сейчас она и сама слишком сбита с толку, чтобы сказать наверняка. Но, видя облегчение на лице бывшей королевы — удивляется лишь сильнее.

— С ней всё будет нормально? — встревоженно спрашивает Бобби, на что Эмма хмурится только сильнее, но ничего не отвечает.

— Реджина? — тихо зовёт она. — О ком ты говорила? Что ты чуть не потеряла? Реджина?.. — Эмма сильнее сжимает её плечо, ощущая себя как будто за барьером. Словно у Реджины есть какая-то ужасная тайна, о которой она молчала всё это время, а теперь просто боится рассказать. Словно… есть что-то важное и дорогое для неё, о чём она, Эмма, даже не догадывается. И это выбивает из колеи.

Эмма надеется, что она ошибается. Что ей просто кажется, и на самом деле Реджина просто в шоке от всего случившегося. В шоке от того, что теперь она вынуждена скрываться по лесам, словно какая-то преступница, а не королева. В шоке, что теперь ей придётся убивать, если она хочет выжить. Что придётся научиться защищаться. Возможно, осознание этого обрушивается на неё разом, слишком ярким примером, и теперь она просто сбита с толку и не знает, что ей делать.

Но странное пульсирующее ощущение, что она что-то скрывает, никуда не уходит.

Эмма знает, что у них нет времени на отдых и на разборки, но всё равно не может пошевелиться. Словно осознание этого факта гвоздём прибивает её к месту. Она вспоминает разговор в палатке — тот самый прерванный разговор, когда Реджина собиралась сказать что-то важное… И сердце волнительно замирает, словно прямо сейчас она узнает что-то невероятно важное.

Я чуть не потеряла её, — отзвуком её голоса стучит в голове.

Снова и снова, будто это что-то важное. Какая-то деталь, которая не встаёт в общую картину. Паззл из чужой мозаики, которая врывается в их жизнь так стремительно, что дышать становится сложнее, а грудную клетку сдавливает от сомнений и непонимания. Она чувствует, что Реджина врёт. Видит это в её взгляде, слышит в голосе, и оттого становится лишь больнее.

Она растерянно кивает, поднимаясь вместе с Реджиной, но идёт позади всех, почти не слыша их голоса и не видя их спины. Шестерёнки в голове крутятся с утроенной силой, и она пытается сопоставить все происходящие события одно за другим, выстраивает цепочку так, чтобы найти тот потерявшийся по пути паззл, который объяснил бы поведение бывшей королевы, встал на место.

Она вспоминает золотое свечение, о котором Реджина говорила в палатке. Вспоминает тонкие золотые нити, струящиеся по руке.

А потом вспоминает слова Джека перед смертью: Ему нужен нас…

В палатке они говорили о детях, и Реджина собиралась ей в чём-то признаться. Она упомянула свечение и выглядела взволнованной, будто вот-вот скажет нечто неприличное. Эмма отчётливо помнит её взгляд: немного испуганный, но полный надежды. Помнит, как слегка тряслись её губы.

Я чуть не потеряла её.

Королю нужен нас…

Наследник.

Эмма замирает возле воды с мокрыми руками, широко распахнув глаза. Никакой ошибки быть не может. Вот, что скрывает Реджина. Она беременна. Но как давно? Эмма искоса смотрит на неё, опускает взгляд на живот, и мучительно думает — от кого этот ребёнок? От короля? Или от Робина? Вряд ли король позволил бы её убить, если бы знал, что она беременна. В этом случае он не послал бы Румпельштильцхена. Но как узнал теперь? Эмма кусает щеку изнутри, продолжая соображать, но затем приходит к выводу: не важно, от кого он; важно то, что у них будет ребёнок. Рождённый ею, Реджиной, наверняка с её глазами и её улыбкой. От этой мысли сердце Эммы сжимается, а затем начинает биться быстрее.

У них будет ребёнок.

И они, как черти, бегали по лесам. Она заставляла её тренироваться, не позволяла отдыхать. А совсем недавно… она чуть не лишилась его. И всё это — по её вине. Потому что она оказалась недостаточно внимательной, потому что завела их в ловушку, не проверив местность достаточно хорошо прежде, чем обосновать там лагерь. Она должна была обеспечить им защиту, а теперь они лишились всего, когда Реджина беременна.

Эмма ощущает, как по щекам текут слёзы от всего, навалившегося так внезапно и так сразу. Она знает, что сейчас ей нужно думать о том, как им скорее сбежать из Редании, но все её мысли заняты только беременностью Реджины и их возможным будущим. Она… Они все вместе, этот малыш… Эмма до хруста сжимает собственную рубашку и хрипло выдыхает, опускаясь на колени прямо в реке. Реджина станет мамой, и от одной только мысли об этом её грудь наполняется невероятным теплом, а глаза — слезами.

— Почему ты не сказала? — сдавленно хрипит Эмма, ощущая ладонь Реджины на своём плече, но не в силах повернуться к ней. Боясь увидеть в её глазах злость или страх; что-то, что вновь выбьет её из колеи. Может быть, Реджина скажет, что этот ребёнок — не её дело, раз она скрывала его всё это время. Она вновь вспоминает слова, сказанные в палатке.

Мы могли бы стать семьёй.

Горло сдавливает невидимая рука, и Эмма глубоко вдыхает, всхлипнув.

В детстве она постоянно слышала о том, что дамам не пристало драться. Однажды, говорили ей, ты станешь матерью, и тебе придётся воспитывать ребёнка. А какая мать может получиться из женщины, что едва ли различает ткани, практически не брала в руки вышивку и не умеет готовить? Из женщины, которая способна лишь размахивать палкой и не в состоянии позаботиться даже о себе. Тогда это жутко оскорбляло её. Она думала: плевать; если это — цена того, чтобы заниматься тем, что нравится, то она никогда не станет матерью. Никогда не родит ребёнка и никогда не станет его воспитывать. Отправится в путешествие, как другие храбрые воительницы, о которых рассказывала история, и никто и никогда больше не посмеет указывать ей, что она должна, а чего не должна делать.

Теперь, думая о том, что у них с Реджиной может быть малыш, её сердце наполняется невероятной любовью и печалью одновременно. Она никогда не хотела иметь детей и не стремилась к этому, но рядом с Реджиной это кажется таким правильным и таким естественным. Раньше она едва ли могла представить себя в роли родителя, но теперь… Она представляет это с такой ужасающей лёгкостью, что на душе невольно становится тяжело, а сердце принимается биться быстрее.

— Реджина… — Она наконец поворачивается и смотрит в её глаза. Видя в них понимание и страх. Эмма пытается улыбнуться, но слёзы застилают глаза, и улыбка выходит скорее болезненной. — Ты беременна, — говорит, не спрашивая. Точно зная, что это правда. Видя это в глазах напротив.

Она опускает ладонь ей на живот, с трепетом замирая от осознания, что прямо сейчас где-то там растёт их малыш. Он совсем ещё маленький, даже крошечный, но он есть, и со временем он станет маленьким человеком, который будет частью их семьи. Если Реджина, конечно, вообще подпустит её после всего случившегося.

— Прости меня, — хрипит она, перемещая руки ей на спину и крепко обнимая. — Я подвела тебя… вас. Ты чуть не потеряла его из-за меня. Потому что я была слишком неосторожна и беспечна. Но, обещаю, этого больше не повторится. Я найду способ обезопасить… вас обоих, — всхлипывает она, прижимая Реджину ещё крепче, словно прямо сейчас она может резко оттолкнуть её, обвинить в случившемся и сказать, что больше не сможет доверять ей. Она крепко прижимается дрожащими губами к её виску и тихо выдыхает, ощущая, как сильно бьётся сердце. — Тебе нужно одеться. Сейчас холодно, ты можешь простыть.

Она шарит взглядом по берегу, отыскивая одежду Реджины, и слегка отстраняется, чтобы её поднять.

— Почему ты не сказала раньше? Мы бы нашли более безопасную дорогу, и… и вообще… — разворачивает дрожащими руками вещи, чтобы скорее передать их Реджине.

В голове так много мыслей, и каждая из них стремительно перебивает другую. Эмма думает, что им нужно как можно скорее бежать из Редании, потому что Леопольд точно не остановится ни перед чем, зная, что Реджина вынашивает его наследника. И в то же время Эмма понятия не имеет, какой выбрать путь; такой, чтобы не подвергать Реджину постоянной опасности, но в то же время добраться до Аэдирна как можно скорее. А там… там, может быть, махнуть ещё дальше. В синих горах живут эльфы — это она знает точно, так же как и знает, что в вопросах беременности им нет равных.

Она также думает, что ребёнок и беременность — это тяжело, и теперь им придётся справляться с этим лишь вдвоём. Едва ли Бобби смыслит хоть что-то в беременности, да и сама Эмма, говоря откровенно, понимает в ней слишком мало. Однажды, когда она ещё жила в замке, она видела беременную кухарку, и слышала, что специально для её родов вызывали друидов. И видела беременную на поздних сроках Мэриан, которая корчилась от боли, когда Роланд, в буквальном смысле этого слова, вылезал из неё. Зрелище это в тот момент показалось ей столь шокирующим, что теперь, представляя, как Реджина будет страдать точно так же, она невольно сжимается от страха.

Это так же означало, что им понадобится больше припасов, сменная одежда и ещё целая куча вещей, которые они не учли просто потому, что не рассчитывали на это. Даже не догадывались. Если бы только Эмма догадалась раньше… Она вновь кусает губу.

— Нет, — говорит она. — Это моя вина. Если бы я лучше проверила лес, они бы не напали на нас, и… мы бы взяли больше еды и вещей. Не позволили бы им уничтожить все наши припасы…

Она вздрагивает, когда ладонь Реджины ложится ей на лицо, мягко, но требовательно надавливая. И она поворачивается, стараясь успокоить дыхание и рвано бьющееся сердце. Старается охладить мысли и все беспокойства.

И то, что говорит Реджина, мгновенно выбивает все мысли из головы.

Но ведь… так не бывает.

— Ты хочешь сказать… хочешь сказать… — начинает задыхаться она от осознания сказанного. — Но это… невозможно, я ведь… я ведь не мужчина, — сбивчиво говорит она, лихорадочно вспоминая ту ночь. И золотые нити магии, входящие в Реджину вместе с ней; оплетающие её пальцы и запястье, словно паутина. — Не может быть! — широко распахивает глаза. — Ты хочешь сказать, что это мой… наш… мы его сделали?! — она снова опускает ладонь на её живот, не в силах поверить в это.

Ранее она была уверена, что если и есть магия, способная помочь двум женщинам зачать ребёнка — то это, определённо, тёмная магия. Но золотые нити, стекающие по её руке, определённо не были тёмной магией. И, в конце концов, думает она, разве способна тьма на нечто такое, что даст новую жизнь? Эмма испуганно и вместе с тем восхищённо выдыхает.

— Это… это… — бормочет она, а затем резко подаётся вперёд и прижимается губами к губам Реджины, обхватив её лицо ладонями.

Это чудо, — думает она. Если это правда, то этот ребёнок — самое настоящее чудо. И будет ли он столь же особенным, сколько особенными были обстоятельства его зачатия? От мысли об этом Эмма улыбается в губы королевы, прижимаясь к ней теснее.

— Но… — начинает она, понимая, что беременным определённо нужен особенный уход.

Специальная одежда, которую, как она видела, носила их кухарка, чтобы живот не слишком мешал передвигаться и ноги болели не так сильно. Ведь большой живот с ребёнком внутри — это, наверное, очень тяжело, думает Эмма. Как при таких условиях вообще можно ходить, не говоря уже о том, чтобы бегать?! Она вспоминает Мэриан, которая постоянно то плакала, то кричала оттого, что ей было слишком больно и неприятно, вспоминает, как Робин носился вокруг неё, и как они всем лагерем ухаживали за его беременной женой, не сдвигаясь с места до тех пор, пока она не родила. Тогда у них была такая возможность, но сейчас… не могут же они поселиться в лесу чёрт знает где, зная, что ними охотится стража короля?

— Но беременным нужны фрукты и еда, и чистая вода. И специальная одежда. И… много чего ещё, — начинает паниковать Эмма. — И к тому же бег и тренировки сейчас стресс для тебя, что, если малыш их чувствует? — Она вновь опускает ладонь на живот, стараясь ощутить что-то. Энергию, о которой говорила Реджина. Хоть что-то. Но чувствует она только тепло её тела и то, как быстро бьётся её сердце, отдаваясь вибрацией на горячей коже. — И потом, вдруг ты заболеешь? Это точно не пойдёт ему на пользу. А ещё… ещё ему понадобятся эти крошечные ботинки, где мы возьмём крошечную одежду, Реджина?! Ты видела… ты видела хоть где-нибудь крошечную одежду?!

Эмма в ужасе распахивает глаза.

— О господи, Адель была права, и мне нужно было учиться шить, а не прыгать по тренировочной площадке с палкой! Когда Роланд только родился, Мэриан сама шила ему эти отвратительные зелёные носки, — она ведёт руками по воздуху, стараясь изобразить носки и уровень их отвратительности. — И говорила, что ей нужно больше отдыхать, потому что Роланд постоянно плакал и… ну… был ребёнком! — заканчивает она, паникуя ещё больше. — И когда она была беременна, она не тренировалась и не ходила с нами на вылазки, ты меня не обманешь, Реджина!!!

Она хлопает глазами, а затем подхватывает Реджину на руки, вынуждая её обнять себя ногами за талию.

— Пойдём так… И почему ты думаешь, что это будет девочка? Ты… это чувствуешь? — спрашивает она, переставляя ноги и едва не скользя по мокрым камням. — Как когда почувствовала, что беременна? Женская и мужская энергия как-то отличаются?

— Ты — сильная, — говорит Эмма тоном, не терпящим возражений. — Но этот пацан… или девочка… у тебя в животе… В общем, он ещё слабый. И ему нужны сила и энергия, чтобы вырасти здоровым и крепким. И кроме того, думаешь, он обрадовался бы, если бы узнал, что его мама носится по полям и лесам и совсем себя не бережёт? Мне же потом от него влетит. Так что мы будем беречь тебя, — безапелляционно заявляет она, продолжая идти вдоль берега и не обращая внимания на удивлённые взгляды парней, которые только-только одеваются.

Им всё равно придётся ждать до утра, а к тому моменту нужно найти место, где переждать ночь. Затем им придётся обыскать трупы солдат. Их обоз сгорел вместе с палаткой, кони разбежались каждый своей дорогой, и теперь они остались ни с чем. Как минимум теперь им понадобятся хотя бы деньги и вода на первое время. Эмма точно знает, что несколько монет найдутся у солдат, а ещё несколько они найдут в разорённом лагере.

— Так ты думаешь, что это девочка, потому что хочешь, чтобы родилась девочка? Это так работает? — хмурится Эмма, а затем вскидывает брови и широко ухмыляется. — Не-ет, если бы м-м-м-мои… пальцы?.. В общем, если я могу… зачать ребёнка, то это, определённо, будет пацан.

Эмма вздыхает, представляя, как они все вместе будут ходить на рыбалку, охотиться или просто выезжать на пикники. Но если родится девочка… Она и понятия не имеет, как воспитывать девочку. Реджина может научить её всем этим женским занятиям начиная от вышивания и плетения волос — заканчивая чем-то более общим, вроде езде на лошадях. Но что сможет дать она? Единственное, что получается у неё хорошо — это сражаться. Да она даже два красных цвета друг от друга отличить не в состоянии, не говоря уже о том, чтобы помогать в заплетении волос… и всяком таком. Эмма кусает щеку изнутри, понимая вдруг, что понятия не имеет, чем занимаются самые обычные девочки. А дочь Реджины она отчего-то представляет самой типичной принцессой.

Но, с другой стороны, если это и её дочь тоже, то, возможно, её точно так же заинтересует оружие, и тогда…

— Эй, так не честно, — притворно ворчит Эмма. — Ты просто… ты типа просто подслушиваешь мою энергию? Это же как прочитать личный дневник! Я-то думала у нас истинная любовь…

Она наконец останавливается — в основном от усталости — и позволяет Реджине встать на землю.

— Нужно дождаться рассвета, а потом сразу отправимся в Блавикен. Если повезёт, найдём коней, а если нет… — Она вздыхает. — То придётся их украсть. Не смотри так, пешком мы будем идти туда по меньшей мере полторы недели, мы не можем так рисковать.

Эмма собирается сказать что-то ещё, но догнавшие их близнецы окликивают её, заставляя повернуться. Джон, который выглядит более широким и мужественным, нервно топчется на месте, вперив грустный взгляд в землю. Затем он очень тяжело вздыхает, открывает рот и снова его закрывает. Наконец говорит Дерек:

— Эмма, мы с Джоном подумали, что всё это… слишком опасная затея. Не подумай, мы благодарны вам с Робином и всей банде за то, что вы приютили нас, но…

— Мы не хотим уходить из Редании, — доканчивает за него Джон. — Тут наши братья, и если нам грозит смерть, то мы хотим увидеться с ними. Дерек прав, этот поход слишком опасный, а мы обещали братьям, что вернёмся. И к тому же — Аэдирн? Ты знаешь, что там не любят кровных реданцев, хоть это и самое безопасное место для нас сейчас. Так что, надеюсь, вы не будете держать на нас обиду, если мы… уйдём? Бобби, Реджина?