and the feeling
[indent] [indent] [indent] coming from my bones

Эмма догадывается, зачем и к кому спускается Реджина, когда говорит, что хочет промочить горло.

Догадывается, но всё равно продолжает её ждать, доверяя ей до самого конца. Проходит достаточно много времени, прежде чем усталость и недосып берут своё, и она наконец не проваливается в глубокий беспокойный сон. Открывая глаза утром, когда солнце ярко светит в лицо, проникая под кожу, Эмма почти не надеется увидеть её рядом; однако Реджина лежит на кровати рядом с ней, прижавшись и чуть приоткрыв губы в глубоком сне, и лицо её выглядит мягким и безмятежным, отчего на губах против воли появляется мягкая ласковая улыбка. Она нежно ведёт пальцами по щеке бывшей королевы, запоминая её такой, — ещё не проснувшейся и, кажется, лишённой всяких забот. От тепла её обнажённого тела становится невыносимо приятно, и Эмме хочется застыть в этом моменте, однако она знает, что уже давно пора встать и собираться в дорогу, — они и так позволили себе спать непозволительно долго. Полежав так ещё несколько мгновений, любуясь спящей королевой, Эмма наконец берёт себя в руки и наклоняется к её уху:

— Добро утро, ваше величество, — мягко шепчет она и тихо смеётся, слыша невольный протестующий стон. Эмма прижимается губами к её щеке на несколько мгновений, а затем чуть приподнимается и говорит уже громче: — Мы и так спали слишком долго. Нужно собираться в дорогу… Буду ждать тебя внизу, спускайся, когда будешь готова.

И наконец поднимается, чтобы быстро собраться и, поцеловав ещё сонную Реджину напоследок, спуститься к остальным.

По пути к конюшням она едва ли не нос к носу сталкивается с Робином. Тот выглядит измученным, будто почти не спал, и, кажется, от него слегка разит алкоголем. Эмма невольно хмурится и уже собирается обойти его стороной, испытывая смешанные чувства, когда разбойник внезапно хватает её под локоть и наклоняется чуть ли не к лицу, говоря:

— Эмма. Ты ведь знаешь, где была ночью Реджина, не так ли?

Эмма напряжённо замирает, глядя ему в глаза и не зная, что ответить. Мысль, что Робин до сих пор считает её своей, выводит её из себя, хоть теперь она прекрасно знает, что это не так. Она не ощущает ни злорадства, ни чувства победы над ним. Скорее жалость, злость и напряжение. И уж тем более она не уверена в том, что она — именно та, кто должен рассказать ему обо всём. Видя её замешательство, Робин криво ухмыляется и добавляет:

— Брось, я знаю, что если бы она пропала — ты первая, кто бросился бы её искать. Но ты всю ночь провела в запертой комнате, откуда не доносилось ни звука. И я почти уверен, Эмма, блядь, я уверен на все сто процентов, что она была с тобой. Так чем вы там занимались, а? Девичьи секреты? Или решили продолжить тот поцелуй?

— Она не твоя вещь, Робин, — рычит Эмма после недолгого замешательства. Даже если бы они с Реджиной рассказывали друг другу детские стишки — он не имел права говорить о ней так, словно она принадлежит ему. — Если так хочешь знать, спроси у неё сам.

— О, так значит я прав, — вкрадчиво шепчет Робин, придвигаясь ближе. И ухмылка его становится дикой и опасной. Такой, какой она бывает всегда, когда он ощущает победу над очередным противником. — Мы поступим вот как… Думаешь, я не заметил твоих чувств к ней? Давай решим всё, что называется, по-мужски. Рано или поздно ей придётся сделать выбор.

— Она уже сделала, — почти неслышно говорит Эмма, на что Робин лишь качает головой.

— Нет, и мы оба прекрасно это знаем. Так же как знаем, что единственный способ решить все недомолвки между нами, это… — Он резко отпихивает её в сторону и широко и опасно ухмыляется, принимая боевую стойку. — Поединок.

Эмма тяжело вздыхает и слегка улыбается. Ей слишком давно хотелось ударить Робина, чтобы упускать такую возможность; но кроме этого она знает, что разбойник прав: они всегда решали любые вопросы и напряжение дракой. Это работало абсолютно всегда и лучше любых слов. Выброс адреналина, скопившегося напряжения и злости, после которого они либо приходили к согласию, либо находили компромисс. Сейчас ситуация кажется ей безвыходной и она едва ли представляет себе компромисс, однако трусливо поджимать хвост и убегать не собирается точно.

Робин, видя её молчаливое согласие, нападает первым. Он бросается вперёд, надеясь, как обычно, задавить весом, однако Эмма быстро берёт себя в руки и отскакивает в сторону. Мощные кулаки Робина проходятся по воздуху в нескольких сантиметрах от её корпуса. Эмма ухмыляется ему и самодовольно склоняет голову набок.

— Потерял сноровку? — подначивает она, на что Робин только улыбается и в его глазах наконец появляется тот озорной блеск, который вспыхивает лишь когда она дерётся с кем бы то ни было.

Эмма блокирует локтем очередной выпад и собирается ударить его в живот, однако Робин успевает перехватить её запястье. И резко вывернуть до спазма и хруста. Эмма тихо стонет, отпрыгивая в сторону и оставляя в его перчатке приличный кусок кожи.

— Потеряла сноровку? — передразнивает он и тянется пальцами к кинжалу в сапоге. Эмма вскидывает брови. Видимо, они играют по-крупному. Что ж, это ей тоже не впервой.

Она тоже тянется к кинжалу и едва не промахивается. Не успела привыкнуть к тому, что рукоятка нового кинжала короче, чем у старого. Впрочем, ей всё же удаётся выхватить его и заблокировать удар Робина.

Они бьются до тех пор, пока оба не теряют оружие, и тогда в ход идут кулаки. Она почти не ощущает силы ударов, захваченная пульсирующим адреналином, но чувствует, как по виску и губе стекает кровь. Робин, впрочем, выглядит ничем не лучше…

Кулак почти врезается в челюсть Робина, когда Эмма слышит знакомый голос, а затем тугая волна резко отбрасывает её в сторону. Она ударяется раненым плечом о деревянную телегу и недовольно шипит, но, подняв взгляд, видит, что Робин точно так же валяется на противоположной стороне двора и не может понять, что произошло. Только тогда до неё наконец доходит, и она медленно поворачивает голову в сторону кричащей что-то Реджины. Оглушённая, Эмма слегка трясёт головой, и звуки наконец возвращаются к ней, хоть и не полностью. Впрочем, ей вовсе не нужно слышать бывшую королеву, чтобы понять, что она чертовски зла на них.

Эмма незаметно сплёвывает кровь и уже собирается что-то сказать, но Реджина не даёт им даже шанса на оправдание. Вместо этого она перешагивает через них и гордо удаляется к месту сбора банды.

— Реджина, подожди, — кричат они с Робином одновременно, подрываясь на ноги и вновь едва не сталкиваясь лбами.

— Тебя никто не звал, — цедит Эмма, останавливая его рукой.

— Тебя тоже, — в тон ей отвечает Робин.

Они снова падают на землю, толкаясь и борясь за то, кто первым пойдёт поговорить с Реджиной. Впрочем, сил на нормальную драку почти не остаётся, так что они просто возятся на земле, как маленькие дети, которые не поделили лопатку, и пытаются задеть друг друга хоть как-нибудь.

— Подкаблучник, — пыхтит Эмма, отодвигая ладонью его лицо и пытаясь прижать к земле.

— А ты идиотка, — рычит он в ответ, пиная её в колено и вновь валя на прохладный песок.

— Ребят, — внезапно вклинивается Бобби, вытянув руку и глядя на них, как на двух идиотов. Они с Робином одновременно поднимают на него взгляд. — Вы оба — идиоты. Может, банду уже возглавит Реджина, а?

— Нет! — одновременно рявкают они и вновь принимаются бороться.

— Отцепись уже от меня, истеричка, — шипит Робин, пытаясь прижать её к земле своим весом, но Эмма не сдаётся, оттягивая его назад за волосы и вновь отцепляя от себя.

— Только когда ты отцепишься от Реджины, — шипит она в ответ. Они борются так ещё некоторое время, тихо сыпля оскорблениями, а затем, окончательно выбившись из сил, просто садятся и принимаются кое-как вытирать кровь с лица и рук, но размазывая её лишь ещё сильнее, смешивая с грязью и пылью.

— Она нас убьёт, не так ли? — наконец спокойно говорит Робин.

— Ага, — соглашается Эмма. А затем, оперевшись о его плечо, наконец поднимается на ноги. Немного подумав, она протягивает ему руку и помогает встать. Робин усмехается и качает головой.

— Поверить не могу, что мы ссоримся из-за женщины.

— Да, я тоже, — усмехается Эмма. И они втроём всё-таки идут к месту сбора, слегка хромая и насмешливо подталкивая друг друга. — Реджина! — машет она, когда они наконец добираются, и она видит бывшую королеву в толпе вместе с остальными. Несмотря на поздний час, банда ещё не вся в сборе, но те, что успели прийти, даже бровью не ведут, когда видят избитых Робина и Эмму. — Перестань злиться, ты же не бросишь нас вот так…

— Раненых, — кивает Робин.

— Вдруг мы умрём без твоей помощи…

— Реджина, прошу…

— Реджина, хочешь я спасу тебя от этих придурков? — хохочет сзади Бобби.

— Ну, технически, — смущённо говорит Эмма неестественно высоким голосом, зло пихая Робина в плечо, чтобы он даже не думал прикасаться к Реджине. Ещё и ведёт себя так, словно не знает о её чувствах к бывшей королеве. Говнюк. — Мы подрались не из-за тебя, а из-за нашего… недопонимания… относительно всей сложившейся ситуации.

— Слышь, — хмуро говорит Робин, шипя от боли в плече. — Ты можешь по-английски?

— Не волнуйся, Робин, — цедит Эмма, продолжая отодвигать его, но не отрывая взгляда от бывшей королевы. — В отличие от тебя у Реджины есть мозг, и она всё поняла.

В ответ Робин пихает её локтем под рёбра, и Эмма давит из себя кривую улыбку, едва сдерживаясь, чтобы не застонать от боли. Она знает, что эту борьбу они могут продолжать бесконечно, ровно до тех пор, пока один из них окончательно не выбьется из сил и не потеряет сознание. В конце концов, это действительно единственный способ, который они знают, чтобы уладить любой конфликт. И теперь, когда драка позади, она почти физически чувствует, что напряжения между ними становится значительно меньше. Может быть, они никогда не смогут смириться с чувствами друг друга, но Эмма точно знает, что в конце концов они снова смогут стать друзьями. И этого на душе легче, так что она улыбается, стараясь показать Реджине, что в случившемся нет ничего страшного или ужасного.

Она уже собирается сказать об этом вслух, когда позади слышатся испуганные и взволнованные голоса мужчин:

— Эмма! Робин! Идите сюда, живо!

Они одновременно оборачиваются, и Эмма широко распахивает глаза от увиденного. Её сердце пропускает удар, а затем испуганно сжимается.

— Джек… Джек, нет! — Она бросается к нему и падает рядом с ним на колени. Из его плеча торчит длинная армейская стрела с характерным чёрным оперением и с прикреплённой посредине бумажкой. Джек дышит тяжело и часто, и видно, что добраться сюда ему стоило последних сил. Хриплые вдохи вырываются из его груди вместе с кровавой пеной, оседающей на бледнеющих губах, и Эмма дрожащими руками пытается зажать рану на плече, одновременно с тем стараясь не сделать ещё больнее, от чего руки начинают дрожать лишь сильней. Стрела вошла почти наполовину, так что вытащить её сейчас попросту не получится. Она знает, что ему уже ничего не поможет, потому что видит, что стрела задела важные внутренние органы, но всё равно надеется на чудо. — Господи, Джек, что…

— Эмма, послушай, — сипит он, из последних сил стараясь поднять голову и хватая её за запястье. — Прости, я не смог…

— Нет! Эй, тише, просто помолчи…

— Выслушай же! Король… Он знает. Про лагерь и… Реджину… Ему нужен нас… — Джек так и не договаривает: глаза его медленно стекленеют, а хватка на запястье ослабевает.

Эмма смотрит на это, словно в замедленной съёмке. Как медленно падает на землю его рука, поднимая пыль, как закрываются веки, тяжело и болезненно. Как кровь вытекает из раны, окрашивая древко стрелы в бордовый цвет. И чувствует, как собственные слёзы стекают по щекам, не в силах сдержаться и остановить это.

— Нет-нет-нет, — шепчет она, тряся его за плечо, словно он просто притворяется и в любой момент может очнуться. — Джек, пожалуйста, — всхлипывает, наклоняясь к нему ближе и зажимая рот ладонью. Ей кажется, что вместе с ней замирает весь лагерь, однако вскоре чувствует руку Бобби на своём плече и слышит его взволнованный, но мягкий голос.

— Эмма, он умер. Давай же… — Он с силой тянет её на себя, заставляя оторваться от тела Джека, и в последний момент Эмма протягивает руку, чтобы сорвать прикреплённый к стреле листок. Разворачивает его лицевой стороной и едва не задыхается, видя огромные буквы и фотографию родного лица.

«РАЗЫСКИВАЕТСЯ РЕДЖИНА МИЛЛС»
награда за поимку — 3 000 галеонов.

Какое-то время она просто молча смотрит на листовку, не в силах поверить в то, что это действительно происходит. Мозг тут же начинает работать с утроенной силой, перебивая скорбь и боль от потери, потому что теперь в опасности та, кого она любит больше всего на свете. И уж что-что, а забрать у неё Реджину она не позволит никому. Эмма переводит болезненный взгляд на Джека и перебирает в уме его слова: прости, я не смог, и ему нужен нас…

«Нас… — кто?» — лихорадочно соображает она.

Неужели Румпельштильцхен их обманул и не повёл короля по ложному следу? Или тот узнал о том, что Реджина жива, каким-то другим образом? Очевидно, они были слишком беспечными, когда решили остановиться в деревне, практически у всех на виду. Слишком быстро. Возможно, кто-то из приближённых короля смог увидеть её и донёс весть о том, что она жива. Эмма с силой сжимает плакат с указанной суммой за поимку и резко поднимается на ноги, оглядываясь по сторонам.

— Уложите Джека, мы заберём его с собой, — хрипло говорит она, стараясь не смотреть на его изуродованное тело. Вытирая слёзы рукой, Эмма говорит себе, что сейчас у неё просто нет времени на скорбь. Точно не у неё, ведь теперь ей нужно руководить действием лагеря. Защитить их и Реджину, а для этого нужна холодная голова. — Нужно спрятать Реджину.

Несколько парней поднимают тело Джека и кладут в телегу, остальные согласно кивают и начинают разбредаться по поляне, обдумывая варианты.

— Робин, найди остальных. Живо. Нам срочно нужно укрыться.

И Робин даже не пытается спорить, лишь коротко кивает, берёт с собой несколько крепких парней, после чего посылает Реджине печальный взгляд и скрывается в деревне. Только теперь Эмма замечает, что Реджина не вместе с остальными, а сидит возле дерева. И проклинает себя за то, что не заметила раньше. Наверняка она раньше никогда не видела трупов! Ты идиотка, Свон, говорит она себе, подбегая к Реджине и присаживаясь рядом с ней на колени.

— Эй, — тихо говорит она, мягко убирая руку от её волос. — Всё хорошо, слышишь? Всё будет хорошо. Только соберись, пожалуйста, нам нужно срочно уезжать отсюда. — Она аккуратно, словно боясь спугнуть, обнимает Реджину за талию и поднимается вместе с ней, крепко сцепив зубы, потому что раненое плечо до сих пор болит, а синяки после драки с Робином так не вовремя дают о себе знать. — Реджина, ты нужна мне, хорошо? Прости, что не могу дать тебе время на слёзы, которое ты так заслуживаешь, но сейчас ты очень мне нужна, — шепчет она на ухо и снова оборачивается, видя, как быстро начинает собираться лагерь.

Эмма удивлённо распахивает глаза, видя в глазах напротив боль и чувство вины. Эти чувства неприятно оседают у неё в животе, и она стремительно и решительно шагает к Реджине, опуская ладонь на её щеку и нежно ведя по ней большим пальцем.

— Нет-нет-нет, Реджина, — говорит она тихо, после чего бросает взгляд на лагерь, проверяя, всё ли в порядке. И снова переводит его на королеву: — Здесь нет твоей вины, слышишь? Это слишком длинная цепочка. Если бы я не решила похитить тебя ради выкупа, всего этого не было бы. Но не было бы и тебя. А если бы мать короля умела предохраняться, то он бы сейчас не охотился за нами. Понимаешь? Тут нет и не может быть виноватых, кроме самого короля. Смерть Джека — это его, а не твоих рук дело. Ты просто не могла знать, и никто — ни я, ни кто-либо ещё в этом лагере — не ненавидит тебя. Дерьмо случается постоянно, мы к этому привыкли. Прошу, не смей винить себя, договорились? И поверь, король ответит за то, что сделал с тобой и Джеком. — Она замолкает и добавляет очень тихо: — Возможно, я сама выпущу ему кишки.

Она шумно выдыхает, чувствуя напряжение во всём теле, и оборачивается, когда слышит позади голос Робина и остальных ребят. У них всё ещё нет времени на разговоры, обиды и скорбь.

— Идём. — Она мягко берёт её за руку и ведёт к остальным. Лагерь тут же обеспокоенно начинает крутиться вокруг Реджины.

— Вот, примерь этот плащ! — говорит Майк, суетливо рассыпая ткань. — У него глубокий капюшон, это поможет скрыть тебя, пока мы в дороге. Не волнуйся, Реджина, мы не дадим этому козлу похитить тебя! — уверенно добавляет он, и Эмма улыбается лишь одними уголками губ, отпуская её руку, напоследок мягко и уверенно сжав.

— Всё будет хорошо, — быстро шепчет она ей на ухо, прежде чем присоединиться к остальным.

Они погружают тело Джека на телегу и бережно накрывают его тканью, выдернув королевскую стрелу из плеча. Та с тихим стуком падает на землю, и Эмма с силой давит её ботинком; так, что дерево хрустит и ломается, словно хрусталь. Она вновь бросает взгляд в сторону лесной границы, проверяя, нет ли за ними слежки, а затем помогает остальным погрузить пожитки и прочие вещи на телегу. Из-за спешных сборов они теряют половину, но сейчас это беспокоит её меньше всего.

— Куда мы едем? Может, стоит разделиться? С такой процессией, даже если выкинем половину, нас легко заметить.

Эмма думает, что Майки прав, но всё равно не хочет разделяться. Слишком опасно. Она просто не выдержит, если в пути они потеряют кого-то ещё; и в то же время понимает, что риск потерять кого-то, будучи вместе, лишь возрастает.

— Едем в сторону Аэдирна, а там посмотрим, — говорит она, задумчиво кусая губу. — И ты прав, стоит разделиться. Встретимся на большаке у Синих Гор в Дол Блатанна. И, Майк. — Она ловит его под локоть раньше, чем он успевает уйти. — Обещай, что вы все доберётесь целыми и невредимыми.

— Обижаешь, — ухмыляется он, напуганный, но такой смелый и решительный. Эмма слабо улыбается ему прежде, чем пойти помочь Робину разделить остальных на группы. С собой она, разумеется, берёт Реджину, Бобби и ещё нескольких парней. Робин остаётся вместе с Майком и Роландом. Теперь им остаётся только добраться до дороги, чтобы разделиться, но перед этим Эмма планирует похоронить Джека. Они все заслуживают того, чтобы попрощаться с ним.

Наконец они разделились и обоз двинулся в сторону проселочной дороги, ведущей к лесу на границе. Дерек и Джон — два брата-близнеца, которые отлично владели мечами, — уселись за вожжи, аккуратно и профессионально ведя телегу. Эмма взяла своего мерина под уздцы и медленно шагала рядом, обсуждая с Бобби дальнейший план действий. Услышав голос Реджины, она обернулась и слегка замедлилась, поравнявшись с ней, чтобы она могла встать между ними. Невольно бросила взгляд и на спину Робина, который шёл со своей командой чуть впереди и что-то эмоционально обсуждал с Майком. Наверное, подумала она, решают, как лучше пересечь границу с Реданией, а после и с Аэдирном. У Робина всегда было своё мнение насчёт того, как пересекать границы королевств.

— Реджина, это… — Эмма задумчиво закусила губу и бросила взгляд на Бобби, который тут же принялся эмоционировать по поводу недавнего шоу бывшей королевы. Она усмехнулась. — Это очень поможет нам пересечь границу, — наконец улыбнулась она, чуть сжав её ладонь. — Мы собираемся в Дол Блатанна, обычно там спокойно и королевская стража точно не сможет до нас добраться.

— Да, только ты забыла одно маленькое «но», — ухмыльнулся Бобби. — В прошлом мы уже успели насолить королю Аэдирна так, что нам пришлось сматывать удочки. Но, уверен, он примет нас с распростёртыми объятиями…

— Пустое, — отмахнулась Эмма и вновь повернулась к Реджине. — Уверена, у тебя всё получится. Я также научу тебя защищаться, — указала взглядом на место, где должен находиться подаренный кинжал; сейчас её сапог был скрыт длинным плащом. — А потом…

«Потом мы вернёмся, чтобы вернуть тебе то, что по праву принадлежит тебе», — добавляет она мысленно, но вслух говорит только:

— Мы почти добрались до леса. Я хочу похоронить Джека здесь, чтобы все могли с ним попрощаться.

Бобби угрюмо кивает, молчаливо соглашаясь с ней, и Эмма вновь слегка сжимает ладонь Реджины, ища в ней поддержку и утешение. Её тепло и присутствие рядом успокаивают и вселяют уверенность, так что она благодарно улыбается ей.

— Реджина, Эмма! Постойте! — слышится позади знакомый голос вперемешку со звонким топотом копыт. В голосе Эмма сразу же узнаёт Руби, так что быстро оглядывается, удивлённо глядя на неё; не понимая, что она здесь забыла и не привела ли с собой хвост. — Простите, — выдыхает волчица, на ходу спрыгивая с коня и быстро приближаясь к ним. — Я видела листовки и слышала, что случилось. Мне очень жаль… В деревне всем об этом говорят, так что вам стоит поторопиться. Королевская стража уже близко. Вот! — Она впихивает в руку Реджины какой-то свиток, и Эмма широко распахивает глаза, мгновенно понимая, что это такое.

Грамота. Та, что поможет им беспрепятственно покинуть границы Редании. Они могут передать её любой группе из лагеря.

— Но как же твой парень?! — изумлённо выдыхает Эмма.

— Брось, вам она нужнее. Мы с Питером что-нибудь придумаем, а вы… должны скрыться как можно скорее. Обещайте, что будете осторожны. — Она топчется на месте, неуверенно поглядывая на Реджину, но затем не выдерживает и крепко обнимает их всех, включая Бобби. — Я буду скучать по вам. И по тебе тоже, Реджина, — слабо улыбается она. — Идите, я попрощаюсь с остальными, — добавляет, вновь запрыгивая на коня. Эмма слабо улыбается.

— Спасибо, Руби.

— Всегда пожалуйста, рыцарь в ржавых доспехах, — хихикает волчица, и Эмма невольно стонет, закрывая лицо руками.

— Господи, ну зачем! — мычит она в ладони, понимая, что Реджина не забудет этого до конца её грёбаной жизни, но Руби только смеётся и пускает коня вперёд. Эмма знает, что она только храбрится.

— Итак, рыцарь в ржавых доспехах, — потирает руки Бобби, когда спина волчицы скрывается за колючими кустами. — Реджина, а знала ли ты, что когда мы все только познакомились, Эмма…

— Бобби, не смей, — шипит на него Эмма, пытаясь дотянуться, чтобы заткнуть, но между ними стоит Реджина, явно жаждущая услышать продолжение, и это несколько мешает. Бобби отпрыгивает в сторону и хохочет. — Реджина, не слушай его, — говорит она, пытаясь закрыть уши бывшей королевы, но всё тщетно.

— Ну так вот, когда мы все только познакомились, — продолжает меж тем Бобби, — Эмма называла себя рыцарем в ржавых доспехах. Нам всем было лет по восемнадцать, наверное. Ну так во-о-т! — Он снова отпрыгивает в сторону, уворачиваясь от руки Эммы, жаждущей дать ему подзатыльник. — Она считала себя храбрым рыцарем, который ворует у богатых и отдаёт бедным. И нас заставляла это делать! — в притворном ужасе округляет он глаза. — Так что мы грабили богатых, в основном королевские семьи, и отдавали бедным. И каждый раз, когда мы грабили дома или кортежи, мы оставляли…

— Бобби, хватит!

—…метку, которую нарисовали они с Робином. Видела бы ты, с каким воодушевлением они придумывали её! Это был символ справедливости на эльфийском, смешанный с… не уверен, что это было. Пёсий хвост?

— Львиный, — цедит Эмма сквозь зубы.

— А, точно. Как по мне, это больше походило на собачье дерьмо, но не важно. И вот мы, ограбив какой-нибудь кортеж, должны были как можно скорее смыться. Но рыцарь в ржавых доспехах не мог уйти просто так! Он должен был бросить свою метку, стоя на дереве с развевающимися волосами!.. — смеётся он, на мгновение принимая ту самую стойку и изображая, как бросает воображаемый символ по ветру.

— Ты покойник, Бобби… — стонет Эмма, пряча красное лицо за ладонями и понимая, что всё это действительно выглядело именно так.

Но раньше, когда они с Робином только придумывали всю эту дичь, это казалось чем-то революционным. И, в конце концов, так они не были обычными разбойниками, заполучив в своё время репутацию и любовь простых крестьян. Только поэтому у них до сих пор было столько друзей, непричастных к банде и раскиданных по всему свету. Эмма, конечно, ни о чём не жалеет. Хотя предпочла бы, чтобы Реджина никогда не слышала этой истории.

— Реджина, забудь об этом…

— И ты думаешь, со временем это прошло? Нет! Но спасибо, что теперь хотя бы без уродских меток и прозвищ.

— Какие, говоришь, тебе нужны ткани? Я отправлюсь сейчас же, — смущённо бормочет Эмма, с каждой секундой краснея всё сильнее и поворачиваясь в сторону лошади чтобы сделать вид, будто собирается запрыгнуть на неё.

— Мне было восемнадцать, — смущённо оправдывается Эмма, краснея ещё сильней, когда губы Реджины касаются её щеки. По спине ползёт волна мурашек от прикосновения к волосам, и она мысленно одёргивает себя. Сейчас точно не время. В конце концов, им нужно как можно скорее добраться до леса, похоронить Джека, а после разойтись каждому своей дорогой.

Мысленно она радуется, что Робин не присоединяется к их группе и не протестует, когда Реджина остаётся с ними. Было бы странно, если бы оба лидера возглавили одну и ту же группу, и всё же, думает Эмма, он мог бы начать спорить или сопротивляться, так что теперь она радуется, что ей не пришлось его убеждать. Так же, как и то, что на какое-то время они разделятся, и она точно не будет наблюдать за его попытками подкатить к бывшей королеве.

— О, Бобби, поверь. Она и не такое умеет, — нежно улыбается Эмма на его вопрос, ощущая невероятную любовь к этой женщине и гордость за неё. — И эй, ты только что назвала мой любимый плащ безвкусным? Серьёзно думаешь, что после этого я доверю тебе новый? Нет, ну это возмутительно!.. Заткнись, модник. — Эмма шутливо толкает Бобби в плечо и тяжело вздыхает.

Все эти отвлечённые разговоры друг о друге, определённо, помогают не думать о самом главном. О том, что за ними всё ещё погоня, и им нужно поторапливаться. Эмма вновь бросает взгляд на границу леса и подходит ближе к Реджине.

— Мне нужно поехать вперёд и проверить, всё ли в порядке. Королевская стража может прятаться в лесах, но обещаю, что буду осторожна, — говорит она тихо, заранее зная, что Реджина будет волноваться и стремясь успокоить её. Эмма мягко сжимает ладонь бывшей королевы успокаивающим жестом и добавляет: — В лесу мы разделимся, каждый пойдёт своей дорогой. Так что это единственное место, где мы можем похоронить Джека, чтобы все могли с ним попрощаться. Я постараюсь вернуться как можно быстрее, так что ты пока за главную. Смотри, чтобы Бобби не наделал глупостей, — улыбается, крепче сжимая её ладонь напоследок.

А затем повторяет то же самое, только в более сухом виде, остальной группе, и вспрыгивает на мерина. Вывихнутое Робином плечо до сих пор болит, а содранная кожа на запястье саднит, так что Эмма невольно шипит, когда взбирается в седло. Утешает только мысль, что Робину сейчас уж точно никак не легче.

Вновь улыбнувшись Реджине, давая понять, что всё будет в порядке, она наконец пускает коня галопом, низко наклонившись в седле, и, обгоняя группы, несётся в сторону леса. По пути она не видит ни притаившихся стражников, ни какой-либо другой опасности. И всё же заезжает вглубь леса, чтобы убедиться наверняка. Чтобы точно знать, что не ведёт лагерь в ловушку. Возле орешника она наконец останавливается и спрыгивает на землю. Грязь хлюпает под ботинками, и Эмма осматривается, не замечая чужих следов. Она прислушивается к каждому звуку, и, только когда убеждается, что лес точно безопасен, наконец вспрыгивает на коня снова и возвращается.

— Всё тихо, — говорит она, подъезжая к своей группе последней. — Так что можем ускоряться.

Эмма копает яму с тяжёлым сердцем, прекрасно понимая, что у них попросту нет времени на глубокую могилу и нормальные похороны. Прощание с другом пройдёт в спешке, им придётся бежать как можно скорее и как можно дальше; и хоть Эмма и не верит в жизнь после смерти или существование духов, — расставаться с Джеком вот так всё равно кажется ей неправильным. Даже зная, что сам Джек всё прекрасно бы понял. А зная, что они рискуют временем ради его бездыханного тела — и вовсе попросил бы оставить эту затею, сказав, что оно того не стоит.

Они с Робином аккуратно опускают его тело, завёрнутое в попоны, в неглубокую яму, и присыпают сверху землёй и жухлыми листьями, не обращая внимания на поднявшийся ветер.

«Прости, что мы не можем попрощаться нормально, — говорит она мысленно, вспоминая, как однажды Джек рассказывал ей, что умеет общаться с духами. Возможно, прямо сейчас он с ними и ему не о чем волноваться. — Обещаю, мы обязательно вернёмся и похороним тебя со всеми почестями, которых ты заслуживаешь».

Эмма отступает на шаг, поравнявшись с Реджиной, и прижимается плечом к её плечу, слегка сжимая запястье бывшей королевы под плащом. Ей не нужны слова утешения — достаточно коротких и редких речей разбойников, которые отзываются о Джеке тепло, желая ему хорошо провести время на небесах. Эмма думает, что стань их друг призраком, — он бы точно навёл шороху в загробном мире. В конце концов, Джек, как никто другой, умел отрываться.

Когда все расходятся, Эмма присаживается на корточки возле его могилы, у которой даже нет надгробья, и оставляет на ней кинжал, который когда-то принадлежал ему. Джек любил его пожалуй даже больше, чем свои курительные травы, несмотря на то, что со временем кинжал окончательно пришёл в непригодность, истрескался и проржавел.

— Это подарок его матери, — говорит Эмма, прекрасно зная, что Реджина тоже до сих пор здесь; несмотря на то, что все уже разбрелись собираться в путь. — Он любил её, когда был мальчишкой, но она умерла от оспы, и перед смертью сделала этот подарок. Тогда он и сбежал из дома, от отца-пьяницы, который издевался над ним. — Она намеренно не использует слово «насиловал», то ли боясь ранить Реджину, то ли не желая повторять это вслух. — Обучался у какого-то чародея, а потом пришёл к нам в лагерь. Только подумай, он просто как будто появился из воздуха и сказал, что хочет быть с нами. Сначала мы ему не доверяли, — говорит она тихо. — Думали, что его подослали люди короля или другая разбойничья банда, которая тогда нам докучала. Но он быстро доказал свою преданность. Он так и не рассказал, как нашёл нас и почему решил присоединиться…

Её сердце болезненно сжимается, когда она понимает, что так и не узнает эту историю до конца. Поднявшись, Эмма отряхивает колени и снова поворачивается к Реджине, чтобы аккуратно обнять её.

— Я знаю, ты сейчас винишь себя, но тогда, на поляне, я сказала правду. В этом нет твоей вины. Джек умер, потому что защищал нас всех. Просто верь мне, — добавляет она шёпотом, а затем, пользуясь случаем, что на них наконец-то никто не смотрит, опускает ладони на лицо Реджины и мягко целует её губы.

Краем сознания она думает, что бывшей королеве, вероятно, не слишком приятно целовать её, когда она испачкана засохшей кровью и грязью, и потому поспешно отстраняется.

— Пора идти… — Она замолкает, неуверенно опуская взгляд. — Ты знаешь, что мы не увидимся несколько недель, а может и дольше, так что если хочешь попрощаться с Робином… Я пойму.

Эмма удивлённо смотрит на собственные руки, с которых в одно мгновение исчезают ссадины и грязь. Ощущает, как вывихнутое плечо встаёт на место, а кожа на содранном запястье зарастает, как по волшебству, принося долгожданное облегчение и прилив сил. Теперь ей больше не больно опираться на правую ногу, так что она счастливо улыбается, прижимаясь лбом ко лбу Реджины, точно зная, чьих это рук дело.

— Спасибо, — шепчет она ей в губы. — Ну… Ничего не могу обещать. Я в любом случае буду защищать тебя, но обещаю быть осторожнее, — лукаво улыбается, придвигаясь ближе…

Но, услышав громкий кашель, вздрагивает и слегка отступает назад, поднимая голову. Эмма видит Робина и почему-то испытывает облегчение от того, что теперь он всё знает. Что теперь им не придётся прятаться от него по кустам, делая вид, что всё в порядке. Это всё ещё не значит, что они могут начать целоваться в любой удобный момент, но, во всяком случае, лишает их необходимости шифроваться, как подростки, начавшие свои первые отношения и теперь боящиеся признаться в них родителям.

Эмма знает его боль, поскольку испытывала её и сама; но в то же время знает и то, что Робину будет легче перенести расставание хотя бы потому, что он слишком быстро и слишком часто влюбляется. С момента ухода Мэриан из их лагеря у него было как минимум пять дам сердца, и каждую из них он «любил больше жизни». Глядя на те отношения и правда складывалась такое впечатление. Робин отдавался отношениям полностью, опустошаясь, словно сосуд с золотым песком. И вскоре остывал, так же быстро забывая о собственных душевных ранах. Если Реджина и вправду не его истинная любовь, то рано или поздно он смирится с тем, что случилось. И, может быть, они даже снова смогут быть друзьями.

— Мне жаль, — говорит Эмма, когда спина Робина скрывается в зарослях. — Думаю, рано или поздно он всё поймёт. Правда. Попрощайся пока с Роландом, ладно? Я соберу наши вещи, Робин прав. Мы и так слишком задержались тут.

Она вновь целует её губы, в этот раз задерживаясь чуть дольше, вкладывая в этот поцелуй всю любовь и сожаление, успокаивая бывшую королеву так, как может. Ведёт большим пальцем по её щеке, прижимаясь чуть ближе, но вовремя останавливает себя, зная, что времени попросту нет.

— Иди. — Напоследок она касается губами её лба и мягко улыбается, после чего идёт к остальным, чтобы собрать обоз.

Они берут с собой в дорогу немного: мясо, овощи и еду, несколько мешков для сна, раскладную палатку и кремень для розжига костров. Заботливый Майкл кидает ей несколько мехов и попоны, говоря, что ночью придётся чем-то укрываться, если пойдёт дождь. И, конечно, тёплую одежду, оружие и коней. Эмма в свою очередь передаёт грамоту третьей группе, поскольку у них совершенно нет идей и только им будет проще всего пройти через границу именно по грамоте. В их группе есть Реджина, и Эмма точно знает, что она справится.

Быстро попрощавшись со всеми, они с Бобби дожидаются Реджину и сворачивают налево, в сторону реки, поскольку эта дорога кажется ей безопаснее всего.

— Давай помогу тебе взобраться на коня, — говорит Эмма, видя задумчивое выражение лица бывшей королевы и списывая это на то, что она, вероятно, нечасто ездила верхом, а если и ездила, то только в дамском седле. Сейчас у них нет такой роскоши.

Эмма таращится на неё с открытым ртом всё то время, что она взбирается на коня, и делает это настолько хорошо и профессионально, что у неё не остаётся никаких сомнений: дамское седло явно не для неё. Поборов, наконец, смущение, смешанное с восхищением, она со стуком захлопывает рот и ухмыляется себе под нос, качая головой.

— Уничтожила остатки моего достоинства, — тихо ворчит она, посмеиваясь, после чего тоже садится в седло, пускай и не так грациозно и профессионально, как Реджина. — Так, значит, ты ещё и отличная наездница, — выгибает бровь, оглядываясь на неё через плечо, и прижимает поводья к груди, чтобы поравняться с бывшей королевой. — О каких ещё талантах я не знаю, Реджина? Нет, подожди, дай угадаю. Ещё ты отлично поёшь и искусно сражаешься на мечах? Есть хоть что-то, что ты не умеешь? Такими темпами я начну чувствовать себя обузой.

Эмма картинно поднимает взор к небу и трагично вздыхает.

— Придётся отдать тебе бразды правления. Ужас!

И смеётся, отходя от неё на расстояние вытянутой руки, чтобы не получить по шее. Плетущийся впереди Бобби оборачивается к ним и широко ухмыляется.

— Ладно, голубки, и какой план? На конях мы не переправимся через Понтар, нужно где-то добыть судно или хотя бы лодку. И да, предупреждаю сразу: вчетвером мы не сможем угнать барку, идущую из Редании в Аэдирн.

— Ну мы ж не пираты какие-нибудь, — морщится Эмма, вновь равняясь рядом с Реджиной. — Ты говорила, что сможешь обеспечить нам невидимость. В порту будет шумно и людно, просто проберёмся на барку, потом так же незаметно сойдём. Ну, это в идеале, конечно.

— Ага, в идеале у тебя всё всегда звучит просто. Но я больше на это не куплюсь, — ворчит Бобби, качая головой.

Эмма пожимает плечами.

— Сначала нужно добраться до реки, а там посмотрим. Ехать в Оксенфурт слишком опасно, но пока я не вижу других вариантов. Там тебя легко могут узнать и замок короля Леопольда слишком близко. У нас есть пара дней, чтобы придумать план получше.

— Отлично, — хмыкает Бобби, и, задумавшись о чём-то, вновь отрывается вперёд.

Эмма переводит взгляд на Реджину и слегка улыбается ей. Затем поднимает руку и касается кончиками пальцев её верхней губы.

— Откуда у тебя этот шрам? Ты никогда не рассказывала… Как и о жизни во дворце. Теперь у нас много времени.

Эмма с силой сжимает поводья, слушая рассказ Реджины, и ощущает, как со дна живота поднимается ярость, — ослепляющая, всепоглощающая и такая знакомая. Она закручивается спиралью и поднимается всё выше, добираясь до мозга и заволакивая глаза красной пеленой злости. Эмма вспоминает собственного отца, который в порыве паранойи перебил всех своих богатых родственников; вспоминает, как слышала женские крики из его спальни, — ужасные, истошные крики, которые оседали глубоко внутри и не давали покоя. Вспоминает, как дрожала от страха и ужаса, видя искажённое лицо отца, когда к нему приводили очередную шлюху. И вспоминает, как однажды он чуть не сделал то же самое с ней самой, — остановившись лишь в самый последний момент.

Она уже много лет так отчаянно хочет забыть всё случившееся, но воспоминания постоянно возвращаются к ней. Во снах, в чужих взглядах, в минуты слабости. Ей кажется, что произошедшее в детстве со временем начинает исчезать, словно в тумане, но теперь начинает вспоминать с отчётливой ясностью, и злость снова вспыхивает в ней, как разорванный сосуд. Она сцепляет зубы, глядя прямо перед собой, а затем выдыхает и расслабляет плечи, повернувшись к Реджине и тепло улыбнувшись ей.

— Бобби прав, этот шрам только красит тебя. В тебе прекрасно всё, — добавляет, наклонившись к ней и говоря так тихо, чтобы могла слышать только Реджина. — И поверь мне… Рано или поздно Леопольд ответит за всё, что сделал. Мы не позволим ему уйти безнаказанным. А если это будем не мы, то карма всё равно настигнет его, как когда-то настигла моего отца. Его задушила простынями одна из шлюх, над которыми он издевался. Единственная смерть, которой он был достоин.

Хотя потом всем говорили, что король Генрих погиб на охоте, застигнутый врасплох кабаном. Эмма и сама долго верила в эту версию событий, пока однажды не узнала правду совершенно случайно, — благодаря Руби, которая была знакома с той самой шлюхой. Сначала она не хотела верить сомнительным россказням едва знакомых дам, однако вскоре смогла сама убедиться в правдивости её слов лично.

Не то чтобы ей было жать своего отца. Напротив.

— Нужно поторапливаться! — кричит им Бобби, едущий впереди. — Скоро начнётся дождь, нужно успеть расставить палатки и укрыться, пока не стемнело!

Эмма вздрагивает и поднимает взгляд на небо, с удивлением отмечая, что тучи и в самом деле сильно потемнели, а ветер так и норовит сорвать с них плащи и накидки. Она мягко улыбается Реджине и слегка сжимает её ладонь прежде, чем пустить мерина рысью, по оврагам и серебряным лужам, прям в гущу леса, — туда, где дождь потрепает их меньше всего.

Остаток пути они едут практически молча — не считая замечаний по поводу погоды и обсуждения, где лучше остановиться, — и наконец выбирают место под раскидистыми кронами, которые нависают сверху, словно импровизированная крыша, пряча от дождя и ветра. Они с Бобби быстро ставят палатку, а Дерек и Джон разводят небольшой костёр, прикрывая его от гуляющего по земле ветра.

Разговоры товарищей и общая суматоха в лагере мешают ей сосредоточиться, так что Эмма прячется с картой в палатке, внимательно изучая все пути отступления. Ей всегда нравилась тишина, — спокойствие, от которого мысли проясняются и голова начинает работать быстрее. Когда не приходится отвлекаться на шум или вопросы друзей, не приходится отвлекаться на еду или лишние бессмысленные рассуждения. Теперь, когда она может спрятаться здесь, у неё есть немного времени, чтобы подумать. Она быстро разворачивает потёртую карту и пробегает взглядом по территории лесов и равнин, прикидывая, какой путь займёт меньше всего времени, но в то же время окажется достаточно безопасным. Сейчас им вовсе не нужны лишние риски; по правде говоря — не нужны никакие риски.

Эмма прекрасно понимает, что, будучи разыскиваемыми по всей стране преступниками они рискуют так или иначе. Но чем безопаснее и менее очевиднее путь — тем лучше для них.

В то же время у них попросту нет даже лишних минут, и она прекрасно знает, что самый близкий путь до Дол Блатанна — на корабле через Оксенфурт, прямым ходом по реке. Вот только Оксенфурт — один из крупнейших городов Редании, институт, где каждый день собираются толпы народа, и кто-нибудь из них обязательно узнает королеву или её саму. После столицы, где проживает король и которая находится в непосредственной близости от института, это, пожалуй, самое обитаемое место. И кроме того, добираться туда им придётся неделю, — и это при условии, что путь пройдёт идеально и без приключений, что маловероятно. Эмма прекрасно знает, как легко срываются даже самые продуманные планы: достаточно вспомнить один только их побег из Аэдирна.

Она хмурится, размышляя над последним вариантом — самым близким для них сейчас, но, отнюдь, далеко не самым безопасным (и она не может быть уверена, что Робин и ребята не выберут тот же путь) — когда слышит тихий шорох полы палатки. И ей даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто к ней нагрянул. Кажется, она уже научилась отличать Реджину ото всех других по одному только дыханию или шагам, словно вокруг неё существует особенная аура, которую она с лёгкостью может чувствовать. Даже татуировка будто бы слегка нагревается, стоит только Реджине оказаться рядом. Так что Эмма вовсе не удивляется, когда ощущает родные руки на талии, и тихо улыбается, слегка сжимая пальцами одной руки её запястье.

— Да, пытаюсь выбрать самый безопасный путь. Но самый безопасный займёт у нас несколько месяцев пути, и это чертовски долго… — признаётся она. — Так что, я думаю, мы пойдём в Блавикен, а оттуда доберёмся на корабле до устья Понтара и выйдем на стороне Темерии. Темерия хоть и лояльна Леопольду, но там у его стражи не будет никакой власти, скорее всего, они не смогут нас схватить, но… Потом придётся плыть по реке, которая граничит с Реданией, а там нас легко может арестовать патруль. Но это самый оптимальный вариант из всех, что я вижу. Что думаешь?

Она слегка поворачивает голову, чтобы коснуться губами её виска, и нежно улыбается, наслаждаясь её теплом и присутствием рядом. Руки Реджины и её мерное дыхание возле уха успокаивают, придают сил и решимости. И оттого сердце начинает биться быстрее, словно увеличиваясь в размерах. Она крепче сжимает её руку, обнимая.

— Конечно. И мы можем тренироваться в пути, это будет даже практичнее. Когда человек двигается естественно, а не специально для тренировки, — говорит тихо. — До Блавикена примерно неделя пути, у тебя будет время. А до того момента нас спрячет лес. В любом случае, на корабле мы будем неподвижны, если вдруг нагрянет проверка. — Она задумчиво кусает губу, как никогда жалея, что волшебники не могут просто взять и переместиться, когда вздумается. Как тёмный. Это решило бы столько их проблем одним махом. Но, думает она, наверняка это тёмная магия. — И прости, если пробудила не самые приятные воспоминания своим вопросом… Я… Я не знала. Мне очень жаль.

Эмма поворачивается к ней корпусом и обнимает рукой за талию.

— Леопольд не заслуживает даже твоего мизинца. — Она наклоняется и мягко касается шрама на её верхней губе, словно стремясь излечить от дурных воспоминаний. — Со временем, — говорит она, опуская пальцы чуть ниже ключиц, — это перестанет болеть. Обещаю.

— Ну, — неуверенно говорит Эмма, закусывая нижнюю губу. Меньше всего на свете ей хочется ошибиться, подвести их всех. Прямо сейчас выбор пути — слишком большая ответственность. Слишком многое поставлено на карту. И она знает, что не может лишиться Реджины; просто не справится с этим, если что-то пойдёт не так. — Ты ведь провела в замке много времени, так? Ты знаешь все ходы и методы Леопольда, даже если он и не подпускал тебя к делам королевства. Ты знаешь, какое оружие они используют и какую носят форму его шпионы. Те, что официальные. Так что… мы справимся, — вздыхает она, убеждая скорее себя, нежели Реджину. — Судя по твоим рассказам, король был не слишком умён, значит будет бить в лоб, не прячась. Это… хорошо, наверное. Так мы сможем предугадать его действия.

Они ненадолго замолкают, а затем вдруг Реджина спрашивает её об отце, и Эмма невольно вздрагивает, словно обжигаясь воспоминаниями, которые вспыхивают в голове яркими вспышками. Опускает взгляд и слегка прикусывает губу, сжимая пальцами ткань накидки, лежащей на коленях.

— Мой отец… был жестоким человеком. Ты наверняка слышала о нём. Король Генрих. О его безумствах в Аэдирне было много слухов, и большая часть из них — правда. Мне было, кажется, тринадцать, когда я сбежала. И честно говоря, тут нечем гордиться, это была просто трусость. Я… боялась его. Того, что он может со мной сделать и того, что он делал с другими женщинами. Иногда он бывал хорошим отцом, но часто повторял, что жалеет, что у него родился не сын. И всё же… Но иногда в нём как будто что-то менялось, и он становился похож на безумца. Это пугало, и не только меня. Так что я сбежала, потому что оказалась недостаточно смелой, чтобы выступить против него. Тогда я и познакомилась в Робином, — слабо улыбается, бросая взгляд на горящую свечу.

— Тогда они все были просто шайкой сирот, а вовсе никакой не бандой. Ею мы стали позже. Мы прятались все вместе, пока отец наконец не объявил о моей смерти. После нашей первой вылазки, как банды, отец нанял профессионального убийцу. Я не знаю, знал ли он тогда, что я тоже часть этой банды или это было просто совпадением, но Бонарт убил всех, смогли выжить только я и Робин. Позже мы познакомились с Бобби и Майклом, а они привели ещё пару ребят. К тому моменту Генрих уже умер, так что мы думали, что всё будет в порядке, но, как видишь, в итоге нам пришлось бежать в Реданию, поскольку новый правитель оказался терпеливее, но не слишком. Так что ты была не права. Это вовсе не история о храбрости.

Она горько усмехается и снова поднимает взгляд на Реджину, боясь увидеть в её глазах разочарование, но в то же время зная, что найдёт там только поддержку. И не ошибается.

— Короче говоря, — говорит она, вытягивая затёкшие ноги. — Вывод прост: все короли — отстой. И, к тому же, все как один жадные. — Она пожимает плечами. — А ты… ты бы хотела однажды править? Королевством. Реданией. Чтобы сделать его лучше. Стоит посмотреть только на Цинтру: там правит королева, и это одно из самых процветающих северных королевств.