Может лучше лежать тенью забытой

На горячем песке от страстей вдалеке,
Где царит тишина и вечный покой?!

Может, проще было сдаться. Может, лучше было сдаться. Не подниматься после очередного падения, разрешить себе наконец проиграть битву за следующий глоток горького от дыма воздуха.

Но когда к этому запаху примешивается другой, который подсознанию сперва кажется отвратительно приятным - аромат жаренного мяса, что на какую-то долю секунды заставляет вспомнить о чувстве голода, - когда приходит осознание, что это не кто-то из солдат решил приготовить себе обед посреди сражения, инстинкт не дает остановиться. Толкает вперед, в гущу событий, туда, где среди хаоса выстрелов, криков, редких и жалких попыток молить о пощаде, которых никто не слышит, решаются судьбы.

Пик выживает в очередной раз потому, что у неё нет возможности остановиться и подумать, взвесить все «за» и «против». Свободной минуты, чтобы вздохнуть и сказать себе: «всё, хватит, ты достаточно постаралась». Ощущение постоянной опасности, страх - не за себя, за тех, рядом, за тех, кто остался дома (какая их ждет судьба в случае поражения Марлии?) - напоминают о том, что отдыхать ещё рано.

Потом, после битвы, чей-то знакомый голос говорит ей, что Пик сражалась храбро. Она устало благодарит, даже не пытаясь вникнуть в смысл этих слов. Храбрости в ней не было никогда, даже в детстве (если период непрестанной борьбы за право унаследовать титана можно назвать так). Вместо нее - одна только бессознательная жажда выживания.

Есть те, кто гордо твердит, что обожает этот мир, где всё просто и понятно, где впереди - однозначно враги, а рядом - верные товарищи, готовые идти с тобой до конца. Кто счастливо хвастается знакомым, в красках пересказывая яркие моменты последней кампании, не забывая преувеличивать и перевирать. С каждой новой выпитой кружкой количество лжи только растет, и становится уже не так обидно, что никто не может подойти и сказать «нет, на самом деле всё было иначе» - потому что прочие очевидцы лежат в могилах, а ты уцелел лишь потому, что и носа из окопа не высунул, трясясь от страха.

Пик слушает их рассказы вполуха, не воспринимая всерьез. Только молча кивает, если кто-то решит уточнить у неё, действительно ли всё было именно так. Кивнуть проще, чем признаться, что она не помнит. Что в памяти последнее сражение смешалось с предпоследним ещё до того, как отгремел последний выстрел.

И к выпивке тоже не притрагивается, наблюдая за медленно плавающей в кружке то крошкой, то или ещё чем. Жалеет о том, что вообще пришла сюда, что поверила в ложь о том, состоится какое-то неимоверно важное собрание. Пригласивший девушку солдат, видимо, догадывался, что иначе она тут же нашла бы тысячу причин для отказа. На него даже не хочется злиться - это ведь сделано не со зла, а в наивной попытке хоть немного развеселить мрачную воительницу Марлии.

Вот только никто и не подумал учесть, что сама Пик сейчас хочет совсем не веселья. Она чувствует себя изломанной, запертой в чужом непослушном теле - теле, которое словно у кого-то украла. Или, может, на свалке нашла - так даже точнее. После целой вечности в личине титана сил быть человеком не осталось совсем, за хваленую выносливость перевозчика приходится платить слишком высокую цену. Сейчас бы прилечь и вздремнуть, а то от усталости скоро начнут дрожать руки (и не важно, что до ночи ещё очень далеко). Но для этого надо сначала добраться до кровати, а путь, увы, не близкий. Мысли о нем даже пугают, поэтому Пик оттягивает тот момент, когда все-таки покинет попойку. Себе на вред.

Голоса звучат все громче и громче, речи теряют связность, пропасть между ней и остальными только растет. Вдруг на её плечо ложится чья-то горячая рука, возвращая девушку к реальности. Оказывается, звучит история о её «подвигах», и рассказчик, силясь привлечь всеобщее внимание, демонстрирует саму героиню сказаний. Этот нехитрый трюк оказывается действенным - к нему начинают прислушиваться. Потерпев нежеланную близость несколько мгновений, Пик наконец отступает в сторону. Никто этого не замечает.

Как и того, что девушка наконец решается покинуть празднество. Она тихо выскальзывает в дверь - насколько такое выражение применимо к тому, что вынужден передвигаться на костылях - и направляется по улице прочь. Снаружи оказывается удивительно людно. К огромному сожалению, потому что за толпой Пик никак не поспевает, из-за чего её толкают - один раз, другой, третий. Последнее столкновение оказывается самым неудачным - и неустойчивые ноги все-таки подводят.

Храбрая героиня очередной войны падает на землю, но не из-за вражеского выстрела. Из-за невнимательности кого-то из тех, за кого недавно сражалась. И не может сразу отыскать сил для того, чтобы подняться. А люди проходят м и м о.

                              our bodies crumble

                                                    ..and we all fall down

Даже немного жаль, что боли в подвернувшейся ноге Пик не чувствует - была бы хоть одна достойная причина для того, чтобы не шевелиться. Но нет, нужно взять себя в руки и отыскать силы подняться наконец с земли. Не может же она остаться здесь навечно - это же просто нелепо, настолько смешно, что так и хочется звонко рассмеяться. Куда громче, радостней и искренней, чем это удавалось собравшимся за выпивкой солдатам, оставленным позади - в их гордых речах, полных самодовольства и наслаждения легко доставшейся победой (легко - потому что не их матери получили весть о гибели любимого сына, потому что не их оторванные конечности остались гнить на поле брани), в их полупьяном хохоте все-таки слышался отчаянно не замечаемый отзвук лжи.

Спуститься в ад, вернуться живой, пусть и не вполне невредимой, а потом просто не найти сил вернуться домой и остаться ночевать на улице - ну, забавно же! И смех почти звучит, почти врывается в гул людской толпы, но в последний момент застревает комком в горле. Она ощущает недовольные взгляды тех, кому мешает пройти, слышит чье-то бормотание. Не ждет, что кому-то из этих людей в голову может прийти странная, почти нездоровая идея протянуть руку помощи, не позволяет себе на это надеяться, устало глядя на отлетевший в сторону от пинка обутой в явно дорогие ботинки ноги костыль. Непросто будет теперь до него дотянуться...

Мысленно просит лишь об одном - о краткой минуте передышки. Она - воин, она может справиться со всем. Заставить захлебнуться в собственной крови вражеское наступление, бросить к ногам командира ключи от неприступной крепости. Встать, черт возьми, на ноги и пройти остаток пути. Она может всё. Только через пару секунд...

- Ну маааам, ты же обещала, что мы пойдем смотреть представление! И что купишь что-нибудь вкусное! - совсем рядом, почти под ухом, звучит недовольный детский голос, которому тут же что-то отвечает другой, тихий и очень усталый. Чем-то напоминающий Пик её собственный - вот только причина этой усталости, должно быть, куда более проста и человечна.

Кстати, представление... она ведь слышала от кого-то о том, что на площади где-то совсем неподалеку сегодня состоится торжество то ли в честь какого-то всеми давно забытого праздника, то ли просто потому, что беззаботным горожанам захотелось добавить ещё веселья. Пик не прислушивалась к объяснениям - все равно не собиралась туда идти. И сейчас, конечно, не собирается. Не только потому, что на это нет сил. Там нет для неё места. Радость - она для таких вот избалованных детей, негодующих по поводу того, что не достанется сладостей. Для верных воинов Марлии судьба, как и всегда, приготовила совсем иное.

Проходит гораздо больше, чем пара секунд. Слишком быстро, слишком незаметно. Ладно, вот сейчас она точно сможет...

Вздрогнуть от неожиданности, когда чья-то рука опустится на плечо. Бросить полный неприкрытого удивления взгляд на незнакомца. Кому-то в самом деле... пришло в голову предложить помощь? Ей? И это даже не кто-то из солдат, кто мог бы узнать в ней храбрую боевую Пик? Она заглядывает в глаза таинственному спасителю - и видит в них что-то подозрительно знакомое. Подозрительно неуместное.

Интуиция острыми когтями впивается. Шепчет, что что-то здесь не так. Пытается напомнить о чем-то очень важном - но о чем?

- С-спасибо. Я в порядке, просто споткнулась. - сбивчиво произносит девушка, принимая протянутый костыль. Тут же пытается подняться самостоятельно, то ли не решаясь, то ли не желая просить о помощи. Может, и то, и другое сразу. Получается довольно неловко, в последний момент Пик теряет равновесие. Чтобы не рухнуть обратно на землю, рефлекторно хватается за дружелюбного незнакомца. - Простите.

Едва почувствовав в ногах хоть какую-то уверенность, тут же отдергивает руку. Хорошо, что этот человек как будто не похож на того, кто в такой ситуации стал бы жаловаться на то, что она посмела испачкать ему костюм.

- Надо было мне остаться дома. Сегодня на улицах так много людей... Вы, наверное, как и они, на представление посмотреть собираетесь? - она сама не до конца понимает, откуда и зачем вдруг берутся эти слова. Но что-то подсказывает, что они нужны.

Вот и всё. Вот и рассыпались остатки надежды на то, что удастся провести остаток дня в тишине и покое (и желательно лежа). Хватило одного только упоминания представления - и Пик уже на него приглашена. И человек, который, по его же словам, не любит большие скопления народа, уже готов спешить за шумной толпой на праздник. Будь она тем, кем, похоже, кажется излишне дружелюбному незнакомцу, - совершенно беспомощной девушкой, едва справляющейся с собственными ногами (впрочем, так ли это сейчас далеко от правды?) - то наверняка бы обрадовалась. А почему бы, собственно, и нет - такая возможность выбраться из плена увечий, почувствовать себя частью всеобщего веселья!

Только настоящей Пик совсем не хочется этого чужого праздника. На котором не будет рядом никого близкого. В чем смысл радости, которую невозможно с кем-то разделить? Впрочем, задумываться об этом слишком опасно. За одним вопросом невольно тянется другой, и в такие минуты, когда усталость тела, сливаясь с изломанностью души, грозит одержать верх, эта цепочка заходит слишком далеко. В те дебри, в которых на «в чем смысл?» не находится ни одного ответа, кроме низменного желания сдаться и наконец позволить себе опустить руки.

Конечно, можно сказать «нет». Напомнить, что от непрошенной возможности развлечься, отбросить прочь угнетающие мысли действительно можно отказаться. На самом деле, это даже легче - тонуть в болоте, а не пытаться выбраться наружу. Первое прекрасно происходит само, а вот для второго всё время приходится прилагать немалые усилия. Вот и сейчас - придется променять уютную постель, обещающую долгожданный отдых, на смутное желание посмотреть на каких-то артистов, которые, возможно, и играют-то плохо. Да ещё и в какой-то странной компании... Разве оно того стоит? Нет, конечно.

Правильный ответ - поблагодарить за предложение помощи, сказать, что полно дел, что надо спешить, сказать, в конце концов, правду о том, что она ужасно устала и просто не выдержит ещё несколько часов на ногах. Здравый смысл, отгоняя любопытство и подспудную подозрительность (нет, что-то здесь точно не так, может, Пик уже где-то видела этого человека?), твердит, что так и нужно поступить. И заодно желательно не дать проводить себя до дома. Ни к чему.

Да пошло оно всё.

- Спасибо за предложение. Пойдемте, я покажу короткую дорогу. - девушка никак не может избавиться от ощущения, словно нарушает какой-то несуществующий в реальности запрет. И заодно от осознания, что ей это нравится. Даже как будто удается изобразить кривоватую улыбку. - И постараюсь смотреть под ноги, чтобы не упасть.

Принять чью-то помощь, оказывается, так просто. Главное к этому не привыкать - чтобы не превратиться в беспомощное ничтожество, что только и делает, что ждет протянутой руки. Но от одного раза ведь ничего не случится, верно? Мир не рухнет, если здесь и сейчас Пик позволит себе быть тем, кем выглядит - юной девой, которой хочется чего-то простого и человеческого. Не всеобщего блага, не мира и покоя для всех и каждого (даже для тех, кто, по мнению большинства, этого не заслуживает), даже не лучшей доли для дорогих людей. Всего лишь немного веселья для себя самой. Всего лишь маленький глупый праздник, который все остальные его участники забудут через неделю.

Преодолеть остаток пути до площади оказывается не так уж сложно, даже несмотря на то, что вокруг суетятся взрослые, а заранее счастливые дети так и пытаются броситься под ноги. Но только потому, что не приходится делать это в одиночку. Стоит достигнуть цели - и становится только хуже. Обещанное представление ещё не началось, но у наспех сооруженной деревянной сцены уже толкаются будущие зрители, надеясь занять местечко получше. Остальные толпятся возле прилавков, от которых доносятся манящие ароматы разных вкусностей, дети на разные голоса клянчат у родителей сладости.

Пик всё это кажется ненастоящим. Иллюзией. В её мире так не бывает.

Невольным напоминанием о том, что собравшийся на площади люд - не переодетые актеры, становится группа знакомых фигур. Опять солдаты. Девушка даже не знает их имен, но почему-то опасается, что тем придет в голову поздороваться с ней - и напомнить, что ей здесь не место. Что праздник чужой, а они на нем лишь непрошенные гости. Нет. Нельзя. Не хочется.

Чтобы не столкнуться с ними, приходится сменить направление. Выходит как-то слишком резко. Пик тут ищет, чем бы сгладить невольную неловкость.

- Так вкусно пахнет! - ищущий взгляд цепляется за прилавок с выпечкой. Возле него уже собралась огромная очередь, продавец едва успевает справляться с работой. А аромат и правда приятный... Особенно для того, кто давно ничего не ел.

I have a right to be heard,

                      to be seen, to be free

Чужой праздник, чужое веселье. Пик чувствует, что ворует у кого-то зажигающийся в глазах слабый огонек. Боится, что на этом воровстве поймают, схватят за руку и бросят в лицо грозное обвинение. Скрывает, что ей действительно интересно, что же будет дальше. В первую очередь - от самой себя. Она снова и снова твердит, что остается человеком, несмотря на то, сколько раз приходилось превращаться в титана (и чего стоило самое первое превращение), несмотря на то, что ещё в детстве стала солдатом (не живым существом, а функцией). Но сейчас, когда в это действительно можно поверить до конца, становится страшно. Как будто что-то навсегда потеряет, если позволит себе стать частью мирной толпы.

Все эти люди - бесконечно живые. Беспечные, не замечающие, какой дар судьбы им достоялся - возможность просто быть счастливым без всяких уловок и недомолвок. Но все равно - живые. Нет, именно поэтому живые. Если стать такой же хоть на миг... Станет страшно умирать. Завтра, когда начнется новая битва, рука невольно дрогнет - потому что станет страшно убивать. И тогда всему конец.

А если только совсем чуть-чуть притвориться, что она здесь не лишняя? Если впустить в себя совсем крошечную часть всеобщего веселья? Такая дозировка просто не может быть смертельной. И всегда ведь можно вернуться обратно на исходную точку, да хотя бы в тот момент, когда она сидела на грязной мостовой, словно сломанная кукла, наскучившая повзрослевшему ребенку. И совсем не будет от этого больно. Если пообещать - точно не будет. И она обещает себе быть осторожной. Наконец переводит взгляд на своего спутника.

- Делают что? - пытаясь подражать тем самым девушкам, что умело пользуются хорошим к себе отношением (или чем-то там ещё, кто их разберет), о которых знает только понаслышке, изображает святую невинность. Получается как-то комично и неестественно, но удается сделать вид, что так и было задумано изначально.

Как это глупо и нелепо. Это всё не настоящее. Пик, с помощью ловких намеков выпрашивающая у совершенно незнакомого человека какую-то дурацкую булку - какой-то злобный призрак, захвативший власть над телом. Сама она бы никогда не стала... Но настоящая Пик никогда бы не получила подарка от того, чьего имени даже не знает. Да и от многих из тех, кого знает  достаточно хорошо. Так что молчи и не мешай призраку улыбаться.

- Спасибо! Так уж и быть, я постараюсь далеко не убегать. - как всё оказывается просто. Еще немного, еще чуть-чуть, и она наконец узнает, какова же на вкус эта ароматная выпечка. Она наверняка повкуснее скупого солдатского пайка, которым так долго приходилось довольствоваться. Впрочем, когда где-то над головой свистят пули, мысли о вкусной еде все равно куда-то исчезают.

Девушка делает шаг в сторону ящиков, возле которых попросили подождать, но на секунду замирает. Поддавшись невольному порыву, оборачивается.

- Мне все-таки неудобно... Я могу заплатить за... - но уже слишком поздно. Спутника давно поглотила толпа, и голоса её настоящей услышать уже некому. Наверное, это к лучшему. Ситуация вмиг стала бы неловкой.

Пик делает оставшиеся шаги. Прислоняется к ящику, чтобы легче было стоять. Пытается разглядеть, что там на сцене, не началось ли обещанное представление. Она даже не знает, о чем оно будет. Не спросила - в ту минуту было неинтересно. Или, может, ей говорили - но не услышала, не запомнила, не посчитала важным. Не смогла представить, что окажется здесь. Мимо пролетает листок бумаги - оторвавшееся откуда-то объявление. Девушка ощущает с ним странное родство - её как будто тоже подхватил ветер и понес куда-то, не спросив разрешения. Не узнав, есть ли желание.

Праздник наконец начинается. На сцену выходят актеры в ярком гриме - чтобы их было видно даже издалека. А вот костюмы какие-то слишком простые, слишком болезненно знакомые.

Сердце пропускает удар, а потом проваливается куда-то вниз. Пик понимает, какой сюжет они собираются разыграть. Она обещала, что будет осторожной. Обещала, что тогда не будет больно. Но на сцену уже вытаскивают титанов, бравая марлийская армия вступает в битву с дьявольскими отродьями, скрывающимися за стенами. И от этого - больно.

Эти счастливые люди собрались здесь, чтобы посмотреть на это. Показать детям смерть чудовищ и посмеяться. Даже на празднике - одна только смерть. Да что в ней такого смешного?!

Пик хватается за протянутую булку, как утопающий за соломинку. Не находит в себе сил поблагодарить, только сжимает крендель в побелевшей руке.

- Ну чего ты? Испугался? Глупенький, смотри - сейчас наши солдаты победят элдийцев! Всех монстров разом, ни одного не останется! - девушка едва заметно вздрагивает, услышав эти слова. Оборачивается на звук, не успев подумать о том, что лучше бы этого не делать. Взгляд натыкается на хныкающего ребенка, которого пытается успокоить молодая женщина, должно быть, его мать. Видимо, для него окровавленные свиные рыла оказались слишком страшными. Женщина, почувствовав на себе взгляд, оборачивается. Смотрит не в лицо Пик - на её повязку. Сбивается. - Я хотела сказать...

- Нашла, перед кем оправдываться! - мужской голос звучит грубо и не вполне трезво. Он с отвращением сплевывает, глядя туда же, куда и женщина - на повязку.

Пик больше не смотрит на сцену. Только на людей вокруг, привлеченных внезапным шумом. Её все-таки поймали с поличным. Непрошенного гостя, попытавшего урвать незаслуженную минуту веселья.

Вот какой он, мир. Не успела отгреметь предыдущая война, не подведены её печальные итоги, не залечены все раны, солдаты просыпаются в панике, услышав взрыв, обливаются потом, когда под рукой не оказывается верного ружья, вскакивают с постели - и лишь тогда понимают, что они дома, а не в окопе. И никакого взрыва не было - просто что-то с грохотом упало на землю, в соседнем доме слишком шумно хлопнула дверь. Не успели толком отметить долгожданную победу, частью души содрогаясь от страха перед тем, что она может оказаться последней. Потому что мир движется вперед. В светлое ли будущее, в котором неодолимая военная мощь титанов станет легендой. Или детской страшилкой - уж как повезет.

А народ уже кормят пропагандой, твердящей, что грядет новая битва. Священная, мать её, война. Крестовый поход против демонов с острова. Стереть их со страниц истории, чтобы весь мир мог наконец вдохнуть свободно! Только осторожненько, не слишком сильно разрушая ландшафт - сам-то остров, пожалуй, пригодится ещё. И ресурсы его тоже на пользу пойдут... Соберем из них оружие для следующей кампании, которая наверняка не заставит себя долго ждать.

У всего в этом мире есть конец. У всего, кроме войны. У всего, кроме бессмысленного насилия. И люди во весь голос поют ей гимн. Готовят все эти представления. Спорят только о том, кому достанется роль гордого марлийского воина, а кому - скакать по сцене со свиным рылом вместо лица.

Вот такое вот дерьмо собачье, а не мир. Аж слезы на глаза... нет, не наворачиваются. Наверное, должны. Наверное, должно быть кого-нибудь ужасно жаль. Вот сейчас, в эту самую минуту. Солдат, что отправятся умирать, послушно повторяя за командиром звенящие ложью лозунги. Их семьи, которым пришлют сухое письмо о героической гибели отца, сына или брата. Да тех же «демонов» за стенами, которые, в общем-то, ни в чем не виноваты. Пока. И себя заодно. Ей ведь тоже страдать на этой войне.

Да - больно. Почти физически. Словно невидимый нож проворачивается в невидимой же ране. И зубы от бессилия сводит. От незнания, что сказать косо смотрящим на неё марлицам. Гордо им заявить, как они все неправы? Как на самом деле белы и пушисты все элдийцы, ничуть не заслужившие, чтобы их изображали вот так? Что ж, из этого бы вышла красивая ложь.

Пик молча наблюдает за странной сценой, которую разыгрывают уже не актеры, но зрители. Её таинственный спутник отдает расплакавшемуся ребенку с таким трудом отвоеванный в бесконечной очереди крендель. Получая в награду со смущением произнесенные слова благодарности и полный недоумения взгляд отца малыша, которому уже не терпится найти новое место, якобы оттуда будет лучше видно представление. Ну да, конечно. Оттуда будет хуже видно эту подозрительную парочку, да?

Семейство торопливо уходит прочь, только ребенок, за обе щеки уплетая угощение, несколько раз оборачивается на доброго дяденьку. Спаситель плачущих детей и болезных дев. Пик встречается с ним взглядом, пытается отыскать в этих глазах ответ на так и не заданный вопрос. Не успевает - слишком коротким оказывается мгновение.

Замирает почти испуганно, когда спутник вдруг опускается перед ней на колени. Понятия не имеет, как на это полагается реагировать. Разве хоть кому-то... в здравом уме... пришло бы в голову сделать что-то такое? Кто же ты такой? От какой грязи ты так отчаянно и так безуспешно пытаешься отмыться на самом деле, незнакомец? Вопросы почти слетают с губ, но замирают в самый последний момент. Потому что Пик не хочет знать ответа. С полученным знанием придется что-то делать. Обдумать, осознать, что солгали, сделать вид, что веришь. Скажут правду в безумном порыве - ещё хуже.

Она молча смотрит сверху вниз - кажется, впервые в своей жизни. Пробует наконец на вкус злосчастный крендель - он оказывается удивительным вкусным. Радостно сладким. Заслоняет собой горечь разочарования от того, чем обернулось хваленое представление - пусть и совсем ненадолго.

- Спасибо. За всё сразу. - за проявленную доброту, на которую первой в душе отзывается отнюдь не искренняя благодарность, а ядовитая подозрительность. Потому что тот, кто знает людей, уже не может иначе. Но и уроки вежливости ещё не до конца позабыты. «Что надо сказать дяде?» - И прошу прощения за испорченный вечер. Представление, надо сказать, отвратительное. Хотя выпечка вкусная... Вот, попробуйте.

Протягивает булку тому, кто все-таки за неё заплатил. Тому, кто весь вечер спешит на помощь. Как бесконечно добрый человек. Или как тот, кто хочет заглушить собственную боль. Или голос в голове, беспрестанно твердящий, что люди на площади заслуживают отнюдь не спасения? А если - всё разом?