люди очень любят рассуждать о жизни и смерти. когда танатос увидел это впервые, то очень удивился – совсем как боги – подумал он, не до конца понимая, что стоило сказать наоборот – что люди как боги. и с каждым разом, наблюдая со стороны над скорбящими у постели того, кто вскоре должен был их покинуть, тан чувствовал, как шевелится в голове это воспоминание.
для смерти нет чисел в календаре. он существует уже так долго, что ему нет никакой разницы, как долго длится на поверхности зима. неважно, сколько проходит времени – люди всегда сперва беспокоятся о своих физиологических потребностях, и основная из них, без сомнения, иметь право умирать.
возможно, танатос единственный, кто максимально близко подошел к этому феномену. богам неведомо, каково это, а задавать вопросы — стыдно.
только не загрею. не лицу, о котором он так навязчиво слышит в последнее время, не имея возможности скрыться от этих новостей даже среди белоснежных сопок, мороза и инея.
когда танатос впервые слышит о том, что принц загробного царства сбежал, он не верит в слухи. в конце концов годы, отданные на них вдвоем были так длинны и одновременно коротки. воплощение смерти не хотело признаваться, но оно привыкло, что так всегда будет. что загрей никогда не заинтересуется (а если и заинтересуется, то не станет бежать) тем, что наверху, и тан приказал себе молчать об этом. в конце концов, по иронии их божественного существования, смерть за ним приглядывала с самого рождения и попадания в загробный мир. смерть смотрела за ним, катала его на плечах под высоким потолком около колонн, ухватившись двумя пальцами за щиколотки, чтобы сверкающие пятки не оставляли на ледяных руках ожоги. стопы загрея были настолько яркими, что тану порой было больно на них смотреть, так сильно они напоминали два миниатюрных солнечных диска. загрей рос, а смерть оставалась той же. холодной на ощупь, желтоглазой, иногда рождающей на свет скупые шутки и остроумные фразы. также, как и всегда, смерть нередко пропадала на поверхности.
танатос думает, что именно это и стало причиной, почему загрей стал таким любопытным. он задавался вопросом, куда ушел его брат? затем он задавался вопросом, куда ушел его лучший друг?
любознательность переросло в настойчивое любопытство. любопытство вскрыло факты, о которых в доме говорить не хотел никто. танатос смотрел на это все со стороны молча, иногда наведываясь в покои к принцу ради короткого, насколько позволит время, разговора, состоящего из пары вопросов и скупых фраз.

вначале он ругал себя за это. потом понял, что по другому не умеет. чем лучше он выполнял свою работу, тем больше понимал, как мало они отличаются от людей. он чувствовал странную смесь смущения и унижения, словно сделал то, за что ему стоило стыдиться, хотя видел многое – случалось, что коса рубила головы аккурат во время ночных увеселений.

танатос слышит новости и суетится – надо как можно быстрее закончить свою работу. он знает, что загрея ждет в асфоделе, а потом в элизиуме. танатос знает. загрей – нет. тан так часто видел, к чему приводит не ложь, но банальное молчание, что знал — время дорого.
причиной всему, скорее всего, была обычная вина. вина за то, что танатос был осведомлен и не предупредил. словно одиночка, загрей вынужден изучать каждый уровень владений своего отца, словно рядом не было никого, кто мог бы подсказать и поддержать.

и наряду с этим благородным, в какой то мере, порывом вернуться, мерзкое чувство засело у него внутри. будто танатоса предали, оставили.
он не допускал мысли, что так оно и было. загрей ушел, не оставив после себя ничего, кроме полупустых покоев – зеленоватой примятой кушетки, узоров на углах пергамента, сверкающего зеркала. танатос заходит туда и видит, что принца уже давно там нет. кидает взгляд и не видит ничего, что могло подсказать ему, где искать, чем помочь. хотя бы чего-то, чтобы думать — танатоса помнят, помнят, несмотря на то, что прошло уже без малого несколько лет.

он спрашивает у ахиллеса, у дузы, у орфея, в конце концов, он предпринимает попытку осторожно поинтересоваться у аида, и даже правитель ада с какой-то ноткой усталости и разочарования говорит одно и то же – загрей ушел, мечтая не вернуться.
танатос не понимает, неужели оно того стоит? неужели это тот самый случай, когда надо что-то сделать несмотря на то, что поступок разбивает сердце на миллионы осколков? или загрей ушел, не поколебавшись, не подумав. в какой то степени это было на него так похоже, что кажется, что только такой вариант мог устраивать юное, живое (если можно так сказать) сердце.
смерть от себя не ожидала, что она – обижена. так сильно, что хоть сейчас готова найти и срубить косой голову с плеч, пресекая на корню, возможно, заведомо успешную попытку побега.
получив крохи свободного времени, танатос уходит вниз. его подогревает мысль о мести, хотя в глубине самого себя знает, что никогда так не сделает, что встретит загрея и не сможет сказать ни единой эмоциональной фразы. если загрею это важнее, то он его отпустит. что такое его жизнь по сравнению со временем, которое они провели порознь? ничего другого представить было нельзя.
просто танатосу было неприятно думать, что щепотки времени (для него) проведенные на земле, были приправлены мыслью, что ему всегда есть, куда вернуться.
а когда он вернулся, все, что его ждало – суетливый брат и полупустой дом.

тартар пуст и души жмутся по углам, когда его видят. непонятно, почему, но танатос не обращает на это внимание. в последнем зале кровь на стенах, которую еще не успели убрать. значит, он близко. значит, он почти успел.
в асфоделе ему всегда было неприятно находиться. яркие краски кипящей лавы заставляют глаза болеть, и он смотрит в пол. его ноги, возвышающиеся над поверхностью, ощущают жар высокой температуры. он знает, что даже полыхающие пятки загрея тут долго не протянут. возможно, пока он его ищет, принц давно вернулся домой.

элизиум кажется ему настоящим раем. приглушенные оттенки листвы, отсутствие солнечного света заставляют думать о том, что куча смертных душ чувствовали бы себя здесь лучше, чем на холодной земле. но это ощущение обманчиво. за дверью будут ждать лучники, копейщики и бабочки, которые ранят лучше ведьм.
танатос проходит несколько залов, не встречая сопротивления, и, наконец, его усилия были вознаграждены. за колонной, около полуразрушенного в бою камня, он наблюдает светящийся лавровый венок, еще более яркую пятку и куски окровавленного экзомиса.
к загрею – уставшему, но живому – танатос подлетает в тишине.

— когда ты вернулся домой, тан?

от танатоса не ускользает то, что произнося фразу, загрей сильнее хватается за рукоять меча. смерть удивлена, но смотреть на это было по настоящему больно.

– только что. – отвечает он, мельком оглядывая принца. ссадины, кровоподтеки, невесть откуда струящееся кровь. кривить смысла нет, загрей выглядит отвратительно, и, несмотря на его вероятные надежды, в таком состоянии маловероятно, что до поверхности в этот раз он доберется.

танатос чувствует, что в этом уставшем теле суетится жизнь, хватаясь своими ослабленными, но цепкими пальцами. задается вопросом, пошел ли загрей на сделку с тьмой, выкупив неповиновение смерти. против такого даже тан не мог ничего сделать.
– ну и куда ты бежишь? – задает тан скорее риторический вопрос. – я, конечно, не прельщался, но мне казалось, что ты оставишь хотя бы прощальную записку или типа того.
ему хочется сказать, как он был неприятно удивлен, когда вернулся, но язык не поворачивается. конечно, он мог бы обличить в слова все те ощущения, которые он чувствовал, постараться достучаться до разума того, кто сидел перед ним, едва успев перевести дыхание. так уже было, и все попытки оканчивались ничем – если загрею что-то нужно, загрей это сделает. это было то, что танатос никогда не принимал, и, скорее всего, никогда не примет. он не смог бы переступить через близких, чтобы достичь успеха. эта черта загрея, сколько тан себя помнил, причиняла ему почти физическую боль.
однако, сейчас он не знал, зачем загрей все это устроил. он надеялся, что, узнав причину, он поймет, хотя был уверен, что танатосу некуда будет деть свою обиду. если владыка узнает, что, встретив его сына, тан не рубанул своей косой сию минуту, им обоим несдобровать. времени было мало. они так давно не виделись, и им все равно было так мало отпущено.
две дороги сейчас стояли перед таном. они текли одним руслом, а потом расходились, и в середине одной все было покрыто пеленой неизвестности. вон он встречает зага, вот он стоит над ним. если он ему поможет, он доберется до поверхности. увидит, что там, а потом мойры вернут его назад. и что потом?
однако танатос знал, что он всегда может это прекратить, и загрей не сможет ему противостоять. ни одна душа, ни живая, ни мертвая, не могла противостоять смерти. это русло было ясным, как день. их отношения испорчены, загрей постонно возвращается назад (и, возможно, даже оканчивает эти попытки), занимается загробной работой, и живет в стабильности.
тан считал, это была лучшая жизнь, но ответить на вопрос, что будет лучше для загрея, был еще не готов.

— от смерти не убежишь, разве нет?

танатос смеется, наверно, немного довольно.

– вообще-то, это моя фраза.

можно подумать, что в их отношениях с загреем у танатоса это была визитная карточка. когда принц рос, у них было мало не только времени, но и свободного пространства. сад матери загрея всю его сознательную жизнь закрыт на замок, но тан помнил, помнил то время, когда царица еще не ушла. он думал, что выращивая флору в этом мрачном саду, который никогда не видел солнечного света, она заглушает тоску по миру наверху. не единожды он заходил в этот сад, без свидетелей, потому что казалось, что он находится в месте личном, до которого он не имеет права касаться ни физически, ни своим присутствием. когда загрей появился – внезапно, в момент всеобщего переполоха, возникшего от новости ухода персефоны, сад был надежно закрыт на замок. как ни странно, если не проходить через ворота, а просто появиться там, никакие санкции не налагались. и когда загрей, который подрастал и за которым зримо следила смерть, начинал заглядываться на мир вокруг, слушать низкий голос отца, ехидный, вычурно высоковатый голос гипноса, он обратил внимания на этот сад – запретный для него и для всех вокруг. его первое знакомство с цветами произошло через толстые решетки забора, за которые он хватался маленькими, пухлыми от детства пальцами. уже тогда, приметив в его глазах любопытство, тан знал, что характер принца заставит забыть дом о спокойствии.

он делал вид, что не видит этого интереса. звал издалека, чтобы загрей повернул к нему свое лицо, и, сменив объект, обратит на него все свое внимание, а о саде забудет.
тан предполагал, что это было связано с той невидимой родовой нитью, которая связывала зага с его матерью. нет ничего сильнее родственных уз. об этом, несмотря на всю порой абсурдность, знали и на олимпе, и в подземном царстве. тан не знал, почему персефона ушла, но думал, что глупо надеяться, что принц будет расти, не задавая вопросов, и не чувствуя, что его богическая мать жива, и все же не рядом.

получается – думал танатос – он был перед загреем виноват, как ни крути. ведь заг, бросившись на авантюру в свои двадцать лет даже не был в курсе, что никта ему не мать, а танатос не имел права рассказывать. конечно, он понимал, что это бы ничего не изменило. возможно, сэкономило бы время, да только кто знает сейчас, до каких успехов получится дойти загрею.

если принц умен – а он был весьма не глупым – он уже понял, что смерть, многим его старше, видела ту суету и чувствовала ту боль прислужников, когда уходила владычица ада. он понял, что загрей давно сложил дважды два, ведь взрослый сын никты знал, видел, что они не братья. знал, и столько лет врал, заглушая в глубине души это патологическое ощущение привязанности, которое сам себе не мог объяснить – не разрешал – и почти каждый день играл свою глупую, абсурдную роль.

но вот он смотрит на загрея сейчас, уставшего, обмазанного кровью, и не чувствует в нем обиды. неужели он так увлекся, что у него не было времени даже это обдумать и осознать? или они оба играют в извращенную игру, где загрей закинул удочку, а танатос на нее клюнул?

я узнал, что моя мать — персефона. и узнал совершенно случайно, никто из них не посчитал нужным рассказать мне об этом

скольких сил танатосу стоит держать взгляд прямо, смотреть в глаза, не отвести их! ну что же тебе дала эта информация сейчас? как он хотел задать этот вопрос, вырвавшись из самовольно наложенных на себя стеснительных рамок.

– я не единожды слышал, что твой отец говорил тебе, что это для твоего же блага. ведь может же быть такое, что твоя авантюра ввяжет нас во что-то страшное? ты не думал об этом?

несмотря на то, что сказанные танатосом слова были правдой, подкрепленные фактами, сказал он это вовсе не потому, что боялся возможной войны. это были словно слова оправдания, хотя напрямую его еще никто и ни в чем не обвинял.
забавно, как сильно эгоизм может сгубить. людей. богов. сколько душ тан уже забрал из-за того, что на поверхности буйствовала непрекращающаяся зима? кто из тех людей (которые в некоторых случаях жили счастливее богов) знал, что умирают они от тоски богини, которая потеряла свою дочь? дочь, которая сбежала в подземное царство, родила принца вопреки всему, а потом ушла обратно?
этот непонятный брак словно наложил печать проклятия на все устои, которые многие века присутствовали и царствовали в доме и на олимпе. танатос жил в ожидании побоища, которое не получил: вместо этого у него прибавилось намного больше работы. наслав холода, тоскующая деметра обрекла людей на голод, а потом на закономерные войны.
тайна, возникшая из смерти загрея, привела к тому, что принц старательно пытается узнать правду, которая может стоить голов не только людям, но и богам (в первую очередь). и танатосу, и его семье, и семье загрея. про загрея в частности и говорить было нечего, ведь смерть была благосклонна к нему и тогда и сейчас.

и уже кажется неважным, что в данную минуту они стоят лицом к лицу, лбом ко лбу и говорят шепотом. что танатос чувствует горячие пальцы на своем лице. вот он загрей, который узнал, что они вовсе не братья. и, казалось бы, следуя местному менталитету, ничего не могло помешать танатосу и никогда, но он всегда с непонятным почтением относился к их, получается, фальшивым отношениям. лишь сейчас, узнав, что загрей все выяснил, он поймет, что отношения были не фальшивы, а почтение не ложно. ведь чтут так только тех, кого ты любишь сам.
а танатосу, выходит, останется только смотреть, как раз за разом загрей умирает.
как и было сказано раньше, брак его родителей был проклят с самого начала, а тан оказался вмешан в этот черный водоворот, потому что за все свое существование в этом мире, смотря на чужую гибель, смерть страдала.

тан вздыхает, и, не уводя взгляда и не отступаясь назад, отводит свое лицо немного в сторону.

– ты очень мало знаешь. я тоже знаю немного. но ты не был наверху, как бы там ни было красиво, сейчас там царствую я, а если все кончится плохо, то не буду царствовать вовсе, нигде и никогда.