[indent] Гриши тянутся к Дарклингу, трепещут при виде него от восторга и страха. Он строг, он жесток, но справедлив, его милости хотят добиться многие из тех, кто собирается под сводами Малого дворца. Все они - те, ради кого он это начал, и те, от кого он избавится не моргнув и глазом. Если понадобится, то он пожертвует ими и эта жертва будет не напрасной, ведь она будет сделана ради лучшего мира. Он привязывает их к себе, окутывает паутиной лжи и красивых фраз, словно толстой цепью, и сам, порой, забывает, что он сам всего лишь гриш, и кровь в него такая же, как и у других [почти, потому что он все еще особенный, едва ли не единственный и уникальный], настолько он выше всех прочих. Он - Дарклинг, он старше всех тех, кто обращает к нему свои взоры, старше всех тех, перед кем склоняет голову, и когда он говорит Жене эти сладкие слова, маня и соблазняя ее обещаниями, он знает, что делает. Это ведь он отдал ее королевской чете, он предполагал, что случится, и теперь, когда ростки наконец проросли, ему надо за ними ухаживать.
[indent] Женя станет идеальным оружием, главное ему самому не забыть о том, что меч может быть обоюдоострым, а не заточенным с одной стороны.
[indent] Дарклинг кивает ей, видя, как ее трогают его слова. Кто не хотел бы оказаться на ее месте и быть обласканным им? Он же знает, как относятся к нему, какие мечтательные взгляды на него бросают, мечтая получить его одобрение. Он строг, недоступен, но когда проявляет ласку и участие, то этого хватает для щенячьей верности и разговоров о том, каким он может быть. Не со всеми, не с каждым, а только лишь с избранными, которых он отмечает по только лишь ему ведомым причинам. Приближенный к нему Иван считает себя исключительным, получающая от него часто похвалу Зоя гордится собой, а теперь настает черед Жени, красивой девочки, чье сияние попытались погасить. Вот она судьба гриш, вот то, с чем он борется всю жизнь, даже если его собственная мать и твердит, что он забыл самого себя, и Дарклинг видит в девушке почти олицетворение этого всего. Она теперь тоже будет получать его внимание и пускай не так открыто, как получают остальные, но главное, что свою ценность она будет знать и понимать.
[indent] Или же не будет понимать? Дарклинг видит, как она колеблется, мягко улыбается ей, ожидая, когда же она решится на что-то и никак не ожидает того, что она окажется такой безрассудно смелой, что сама потянется к нему, сама прижмется к нему своими солеными губами, сама поцелует его, сделав то, о чем мечтает множество, но не решается никто. Этого он никак не ожидает, и потом чуть отстраняется, вглядываясь в ее лицо и думая о том, что с ней делать. Наказать за своеволие? Или наоборот поощрить? Он легко представляет ее с королем, тут не надо обладать невероятно богатым воображение, - это отвратительная картина. Женя красива и юна, а король стар и полон, ничего, связанного с ним не может быть хоть сколько-то чарующим, и он чувствует омерзение. От такого сложно избавиться, это сродни тому чувству, которое испытывает человек раздавив насекомое чистим ботинком. Александр III как раз и есть насекомое, которое будет раздавлено, но ему нужна для этого Женя, а ей - его помощь. Насколько легче ей будет терпеть все, если в награду она получит не только обещания? Дарклинг считает это неплохим вложением.
[indent] -Королева тоже будет твоей, ты сможешь все, - он улыбается шире, поглаживая ее по щеке и теперь целует ее сам, и поцелуй этот выходит совсем не робким. О том, когда он в последний раз так расслаблялся он не помнит, но не видит ничего дурного в том, чтобы позволить себе это. Мать говорила не подпускать к себе никого близко, учила не любить никого и при этом от любви не отказываться. Какая цепь может быть прочнее, чем там, которую накидывают на себя добровольно?