- пристрели его.

в светлых волосах димы дубина кровь, подтеком стекает с разбитого виска; очки разбиты, осколки аккуратно вошли под нижнее веко, еще несколько миллиметров выше - мог лишиться глаза. дышит, как загнанное животное (как испуганная собака, запутавшаяся в рыболовной сети), пытается встать. олег ставит ногу ему на грудь, настойчиво вдавливает вниз до микротрещины в ложном ребре, качает головой в молчаливом предупреждающем не надо, поворачивается к грому и вопросительно поднимает темную бровь. очистительный огонь огнеметов чумного доктора только для тех, кто это заслуживает (разумовский в выборе жертв непреклонно категоричен, в бесконечном списке чумного доктора ни одного лишнего человека, ни одного невиновного, они казнят владельцев вредных заводов и производств, продажных чиновников, лживых медиа-магнатов, бывших бандитов, нажившихся на историческом наследии), дубин же (ничего личного) просто поплатился за то, что хорошо делал свою работу. надо же, думает олег, наклоняя голову на бок, спокойно смотрит в чужие глаза, хороший честный мент, такая уникальная редкость. волков судит по участковому, который захаживал к его матери и разбил ему нос за то, что тот недостаточно быстро не ушел из комнаты в заставленный, заваленный вещами, коробками и старыми лыжами коридор, чтобы он мог спокойно снять свою вонючую синюю форму и потрахаться; по всем, которые брали взятки, закрывали глаза, мяли протоколы и покрывали притоны и бордели, которые венерической заразой расплодились по всему питеру, даже в скучных сонных спальниках; по игорю грому.

сгоревший человек пахнет как шашлык. мясо есть мясо. после стольких месяцев олегу уже начинает нравится этот запах, с помесью горелых тканей и волос. в сирии его тошнило, желчь подходила к горлу, приходилось с силой ее сглатывать, когда нужно было пойти прямо по телам гражданских - об этом не расскажут в вечерних новостях, и чумного доктора могли спрятать за массивом информации о загнивающей европе, выборах в сша и выступлениях президента, разумовский был прав, когда выпустил это туда, где увидят те, у кого есть глаза, и услышат те, у которых есть уши. как и чума, их дело разносится по стране, заражая все новые и новые города. нестабильные люди совершают самосожжения у зданий администраций, берутся сами за самодельные коктейли молотова и в религиозном экстазе выкрикивают со скамьи подсудимых, будто на футбольном матче: чум-ной-док-тор! чум-ной-док-тор!

жители канонерского острова, этого грязного промышленного района, в котором опухоль брошенных пятиэтажек, заваленный мусором берег и вечно шумное, никогда не останавливающееся зсд над головами (в домах тех, кто не может уехать, потому что квартиры здесь упали в цене и теперь продаются за сверток шавермы, от визга колес и движения фур дрожат фужеры и падают люстры, шум как пытка в американских тюрьмах, постоянный, непрекращающийся), не могли не видеть огня. гори гори ясно, олег сегодня держится в тени, и весь спектакль оставляет отыгрывать одному грому (из темноты с аристократической небрежностью бьет ладонью о ладонь, оценивая работу), а сережа в этот момент на глазах у сотни людей, высшего света петербурга, пирующего в дворце меншикова даже во время чумы, как всегда забивается в угол подальше от навязчивых журналистов или хищных содержанок, привлеченных звоном монет на банковских счетах. олег обычно присутствует рядом, временами наклоняется ближе к разумовскому - так, что другие отводят взгляды в сторону, будто стали свидетелем чего-то интимного, возмутительного, - и отпускает короткие едкие комментарии. сегодня за безопасностью сергея следит с десяток людей (в том числе надежный ахмед); так прокладывают ватой дорогую елочную игрушку в коробке, чтобы не разбилась.
никто с канонерки не звонит в полицию, не сообщает властям, не приходит на помощь. все приветствуют чумного доктор и его правосудие.

- он тебя видел. - лаконично напоминает олег (контекстом идет: теперь он видел и меня), игорь в костюме чумного доктора, без маски, на фоне темноты похож на изображение со старой иконы. в церкви во владимире поверх старинных фресок в золотом святом нимбе нарисовали птичью голову, под которой насмерть забили местного полицейского, отказавшегося возбуждать уголовное дело по статье изнасилование, а девушка возьми и покончи с собой. люди начали сами вершить свое правосудие, именно этого разумовский и хотел. и добавляет через пару секунд, - ты говорил, он умнее.

(с громом в дело пришла информация, которую раньше получить было сложнее (покупать ее было слишком опасно, в питер легионами отправляли с лубянки сотрудников, развернувших бесполезный штаб). оперативные данные с летучек, схемы перехватов, имена потенциальных жертв, которые сливались по каналу с закрытым шифрованием прямо волкову. главное полицейское управление действовало теперь вслепую, ходило по кругу, но нет - всегда найдется герой,
наверное, в другой жизни им бы был майор гром)

олег протягивает игорю заряженный пистолет. смерть димы дубина не должны были связывать с чумным доктором, поэтому тело, может быть, найдут когда-то, когда в очередной раз будут проверять огромные пустые цистерны в брошенной части адмиралтейских верфей. волков смотрит на часы - он хотел вернуться домой одновременно с разумовским, чтобы уснуть вместе, а теперь придется тратить бесценное время.

- стой. спроси его, что известно юлии пчелкиной.

говорит о дубине в третьем лице, как о вещи, как о мертвом теле. олег видит, как дергается нерв на лице грома. любившему всего раз (и на решительные навсегда), волкову неинтересны хитросплетения человеческих отношений. но в качестве бонуса позволяет себе уколоть грома, наказать грома, раз уж он своими действиями привел хвост в лице скоро покойного дмитрия дубина:

- если уж с тобой она не разговаривает.

Отредактировано Oleg Volkov (2021-04-05 13:30:15)

когда сережа - в слепой вере, в детской надежде, что кто-то еще такой же, как он, - решает открыть их планы майору грому, олег непримиримо против. демонстрирует молчаливый протест агрессивно сложенными на груди руками, закрытым крестом, и тем, что сжимает челюсть так сильно, что от одной из "восьмерок" откалывается кусок (олег потом эту боль со вкусом кровяной колбасы катает во рту, сплевывает слюну с красными подтеками в раковину в одном из туалетов бизнес-центра, разрезает кончик языка опасным краем скола, разумовский ночью говорит, что чувствует кровь), но в слова его не оборачивает. полное досье на игоря константиновича грома, собранное его людьми, говорило о том, что майор был на самом краю обрыва - многочисленные превышения полномочий, затертые, выцветшие рапорты, перечеркнутые рукой милосердно-слепого генерала прокопенко, несколько обращений в суд, замятых эффективно и быстро, ничего удивительного, менты покрывают ментов, эта структура ничуть не лучше, чем любая другая, - но героический образ отца (портретное сходство на фотографиях, идиотская кепка и потертая куртка, в бесконтрольном слепом подражании мертвому) и федор прокопенко, этого отца заменившего, были его страховочными тросами. когда сергей делал шаг в эту бездну, он не упал, а полетел. олег проверяет оружие, чтобы всадить грому в пулю в голову, потому что его страховочные тросы не дадут ему сорваться. "служим россии - служим закону" и отцовские медали в бархатных коробках и тонкие бумажные грамоты.
он удивлен, когда гром их режет. волкову казалось, он умеет разбираться в людях.

- теперь здесь останется кровь. - в голосе олега нет даже намека на недовольство (звучит спокойно, идеально ровно, без лишних эмоций), просто констатация факта, что гром не думает и действует грязно. исчезновение дмитрия дубина не должны были связать со сгоревшим телом чиновника из законодательного собрания, который на самых верхах поддерживал строительство зсд над головами жителей острова и после в отвратительных роликах на местном телевидении, в окружении черного воронья охраны, ходил по улицам, где не было даже тротуаров, где у домов не хватало окон и дверей, как глаз и зубов, и говорил, что ситуация с шумом не является критической. чумной доктор позволяет чиновнику кричать, но его крики заглушает низкий гул, и спрашивает с вкрадчивой шероховатой усмешкой в измененном голосе: "ну что, теперь ситуация критическая?".

волков делает круг по комнате, ходит как настороженный зверь. изнутри языком вылизывает собственные зубы и ведет челюстью в тщательно скрываемом недовольстве: гром действует неэффективно, напрасно тратит время, видно же, что дубин скорее умрет, чем что-то скажет. в армии олег видел таких ребят, полных диснеевских представлений о мире, о честности, о добре, реальность их быстро перемалывала в хребте и отправляла обратно грузом двести в цинковых гробах. разорванные на куски бомбами, они в смерти сохраняли обиженное, чуть удивленное выражение, будто не могли подумать, что ребенок, которому они протягивали шоколад из сухпайка, может быть увешан бомбами. дубин и сюда пошел только для того, чтобы гром не действовал в одиночку, хотел помочь ему в борьбе против чумного доктора, тогда как игорь оказался одним из трех его лиц,
под фарфоровой маской нового правосудия они едины. фемида оказалась теперь не нужна.

- решишь как? - олег оказывается рядом с громом в два шага, они практически одного роста. волков привычно игнорирует чужое личное пространство, и они с громом практически соприкасаются носами. становится так тихо в этот единственный момент, что не проезжает ни одна машина по кольцу зсд, что перестает скулить дима дубин, - слышно как скрипят сложные составные части костюма чумного доктора от любого, даже самого мелкого движения. он был здесь сейчас (вместо того, чтобы следить за безопасностью сережи в городе, охваченном чумным безумием, где уже начали заколачивать окна и в заксобрании обсуждается введение комендантского часа), чтобы не позволить майору облажаться. не дать ему подвести (их общее дело, плевать волкову на общее дело) разумовского и его веру. иногда боги выбирают недостойных. такое случается. не ему с этим спорить. - как?

олегу нужны решения. ему все равно, что именно гром сделает со своей подружкой. он может посадить ее в гаражный подпол в один из немногих оставшихся кооперативов, в сырость влажной земли и одиночество одной единственной лампочки. может убить ее - выпустят пару репортажей о том, что независимых журналистов в этой стране убивают и никто с этим ничего не делает, да забудут. может отрубить ей руки, заклеить ей рот, сбросить ее из окна или отрубить ей голову кухонным ножом. олегу нужен результат. если есть проблемы, то он их решает еще до того, как они дойдут до разумовского, и размножатся у него в голове до накрученной паники, до раковой опухоли.

- ему не следует знать об этом. - труп чиновника улыбается обгоревшими зубами заговорщицки, веселой ухмылкой с пиратского флага, кожа и губы сгорают быстро, зубы только покрываются копотью, он будто говорит, что тоже ничего не скажет разумовскому. дима дубин в ментовской привычке замирает, услышав новую информацию, но параллели к сергею провести будет нетрудно, если начальник его службы безопасности стоит тут, как и пчелкина тоже сможет сложить два и два. - забирай его, уходим, пока они не перекрыли выезды. тебе повезло, что он в тебя верил.

отворачивается от игоря, указывает на ошибку небрежно, через плечо:

- кровь нужно убрать.

гром беззубо огрызается, пусть щелкает пастью на безопасном расстоянии - ведет себя как маленький ребенок, еще не научившийся просчитывать на несколько ходов свои действия и нести ответственность. лишняя потраченная пуля там, где кость можно было просто сломать закрытым переломом, тазобедренный сустав хорошо крошится при ударе рукояткой пистолета на манер молотка, одно из самых болезненных и эффективных мест, мгновенно обездвиживающий - далеко не уползти на одних руках. водкой замываются пятна крови, которые мешаются с серой грязью и собираются в жирные комья - трата водки и денег, которые можно было избежать. и всего этого, в том числе вящего прохладного недовольства олега, если бы майор действительно делал ту работу, которую должен был. крысы должны были бегать по лабиринтам питерских улиц, слепо пытаясь нащупать хоть одну зацепку, но загребая только хлопья пепла, пышные, как зимний снегопад, но одна сбилась с пути. волков смотрит сверху вниз на белого, в бисеринках пота, диму дубина и мысленно награждает его орденом посмертно: поздравляем вас, лейтенант, вы поймали чумного доктора. двух из трех.

- меня все касается. - легко парирует волков, забирая крошечные и очень качественные камеры и тщательно проверяя комнату на отсутствие случайных улик. когда они перестают переругиваться, когда дубин перестает дышать свистяще, полной грудью, уходя в выдохах на хрип, становится слышно, как вибрирует брошенный дом, дрожит в лихорадке всем своим панельным телом, рассыпается битыми стеклами; мертвое тело чуть подпрыгивает, будто от нетерпения, хочет, чтобы его поскорее нашли. наблюдатели от высоких чинов с лубянки подстегивают местную полицию действовать быстрее, раньше им требовалось больше времени, чтобы сориентироваться. олегу кажется, что где-то на тонкой грани своего острого звериного слуха он слышит приближающийся визг сирен. тему, которую гром обрубает решительно, они поднимут позже, в металлической безопасности ржавых чудовищ верфи. волков мягко, но решительно координирует действия, направляет разумовского не в нужное, но более полезное и осторожное русло во имя его собственной же безопасности. его касается не только непосредственное благополучие сергея, его абсолютная защищенность в black tie или в маскараде чумного доктора, но и теперь все, что делает, говорит и даже думает игорь гром.
детский сад, устало думает олег и потирает переносицу совсем не своим, сережиным движением.

угнанная машина с перебитыми номерами ждет - одна из сотни тысяч неприметных, грязного цвета седанов, на которых ездят банковские работники и менеджеры среднего звена, забивая им с утра нерезиновые узкие питерские улицы. гром грузит дубина в багажник, связывает ему руки подготовленной стяжкой, олег забирает чужой мобильный и убирает его во внутренний карман куртки. четко, без лишних разговоров помогает игорю снять с себя особо неудобные жесткие части костюма и разряженный арсенал - на них сегодня не осталось очистительного огня производства швейцарской лаборатории. олег вспоминает приютские затяжные месяцы на дачах, и как по осени сжигали сухую траву во благо, но пламя иногда перекидывалось на лес, оставляя от него только нарисованные тушью тонкие черные стволы, как на мертвом погосте.

олег садится за руль. в беззвездной ночи, без фонарей, под далеким инопланетным сиянием зсд он ориентируется по дворам с одинаковыми уродливыми качелями и пластмассовыми городками так, будто вырос здесь (они едут с выключенными фарами мимо пятиэтажек с желтыми квадратами окон, старыми шторами, распахнутыми форточками, темных пьяных фигур, прилипших к единственному круглосуточному магазину, на выезд с ограниченной и от того опасной канонерки (волков ставит под сомнение рациональность выбора для следующей казни - сережа непреклонен, потому что она должна состояться на месте преступления); оба хранят сосредоточенное молчание и больше опасных тем не касаются.

из домов выходят люди. сшитая из разных лоскутов толпа, собирающаяся в живые цепи и направляющаяся по размякшей грязи обочин прямо к выездам. они перегораживают дороги на въезд собой, выпуская очень редкие машины на выезд, в благодарном единстве давая возможность чумному доктору уйти с обреченного острова, с острова невезения, как едкой насмешкой называли канонерку интернет-газеты, и хотя сергей разумовский сейчас под лепниной и золотыми люстрами дворца тянет теплое и от этого отвратительное шампанское, цедя его маленькими глоточками, люди, держащиеся за руки, люди против власти, люди в пластике чумного лика, и люди, не прячущие лиц, это все было для него.

по пустым дорогам до верфей они доезжают до десять минут. гигантскими чудовищами с неба взирают краны, тяжелыми горами - корабельные ангары и цеха. нева здесь близко, и с нее тянет сладкой приятной сыростью, сгнившими водорослями и тяжелой прохладой. олег чутко поворачивает голову на звуки из багажника (не бессмысленная попытка выбраться, а вполне осознанная - и умная, в отличие от решения проследить за громом, - цель добраться до проводов на заднем фонаре и обесточить его, тогда их остановит первый же неленивый ночной патруль), но у дубина просто нет столько времени. верфи глубоко спят, чтобы рано утром продолжить свою тяжелую работу. государственное предприятие, но охраняется плохо, и олег точно знает, что этот кусок земли и покрытых ржой бочек обречен не нужен никому - в глубине мазутной темноты диму дубина еще долго никто не найдет.

гром вытаскивает его из багажника, небрежно кидает на асфальт, время продолжать начатый на канонерке разговор. волков поддергивает брюки на бедрах, прежде чем опуститься на корточки перед дубиным, разблокировать отпечатком его телефон и снять пароль в настройках - после этого зайти в приложение вместе, в хорошо знакомый интерфейс (юлия пчелкина сейчас в сети) и открыть переписку.

(этот интерфейс сережа разрабатывал по ночам, олег часто просыпался от посеребренного света экрана в приглушенной темноте трех ночи)

каждая проблема, которая касается сергея разумовского, это его проблема: расшатанный ли зуб, сломанные карандаши, трещина в руке, страшные сны, неосторожные соратники. игорь огрызается вместо того, чтобы признать - у него есть слабое место.
у волкова оно тоже было.

- читай. - говорит он и, не глядя, передает мобильный дубина грому. позволяет ему оценить масштаб проблемы, которая расплывается рыже-блестящим бензиновым пятном. он сказал: цепь и подвал. время искать цепь покрепче.