Наконец Эмма решает, что пора взять себя в руки. В конце концов, земля не перестаёт вращаться, а время не останавливается от того, что у неё безответные чувства к человеку. Прежние проблемы по-прежнему преследуют её, и ей всё так же, как и раньше, нужно их решать. Помогать лагерю расти и развиваться, доставать припасы, да и себя приводить в порядок, в конце концов. Так что, замотавшись в проблемах и делах, тренировках и планах на будущее, — она успевает освежить голову и смириться с мыслью, что Реджина теперь с Робином окончательно и бесповоротно. Он — её судьба, и кто она такая, думает она, чтобы мешать её истинному счастью? К тому же рядом с ним она действительно выглядит счастливой: часто улыбается, гуляет с Роландом, смеётся над его шутками… И хоть Эмма и держится в стороне от них, она всё равно не может не чувствовать, что им хорошо вместе. Как вставший в правильные пазы паззл. Их отношения… почти в порядке.

Эмма знает, что всем им нужно времени больше, чем жалкая неделя, но они просто не могут оставаться на одном месте дольше. Иначе есть риск, что королевские охотники наткнутся на их лагерь, а уж что-то, но лишние проблемы им сейчас точно не нужны. Их лагерь, немного побитый, словно после шторма, только-только начинает собираться воедино, когда им приходится собрать вещи и скрыть все следы своего пребывания в этом месте. Они идут дальше — на юг королевства, — надеясь, что там их точно никто не станет искать. Во всяком случае Эмма уверена, что если король и отправит стражу на их поиски, чтобы «отомстить за смерть королевы», то точно куда-нибудь на север, где их видели в последний раз. Не то чтобы Эмма боится королевской стражи, но лишний риск — это всё ещё риск.

Они выдвигаются в новое место на рассвете, — и всю дорогу Эмма проводит с Роландом, — а останавливаются лишь к закату, поскольку ехать дальше попросту невозможно. Приходится остановиться неподалёку от деревни и, разбившись на небольшие группы, разбрестись по тавернам, чтобы переночевать. Кроме того парни, давно не бывавшие в, — как они сами выражаются, — цивилизации, воспринимают эту идею с энтузиазмом. Им всем нужен отдых, и Эмме тоже. Болезнь едва не вывела её из строя, и теперь она лишь восстанавливает силы.

В этой деревне им доводилось бывать и раньше, а потому она отлично знает, в какую таверну ей нужно идти. Именно в «Буром Мишке» работает её лучшая подруга, по совместительству волчица-оборотень, Руби. Краем глаза она замечает, что Робин, Бобби и Реджина идут в ту же таверну, и это не то чтобы удивительно: в конце концов, Робин, как и она сама, хорошо знает Руби и тоже хочет с ней повидаться. Конечно же, Реджину он берёт с собой. Было бы странно, если бы они ночевали раздельно. Эмма незаметно тяжело вздыхает и толкает дверь таверны.

В нос тут же ударяет запах алкоголя и плавленого воска, и Эмма недовольно морщится. Её воспоминания о недавней попойке всё ещё свежи, так что она с трудом переносит запах алкоголя. Но так же знает и то, что к нему быстро привыкаешь, особенно в тавернах Зачарованного Леса.

В «Буром Мишке» не так много людей, но все дальние столики заняты, так что им приходится занять один из центральных. Но перед этим Эмма подходит к бабуле Лукас, чтобы поздороваться (и вытерпеть причитания о том, как она похудела) и попросить…

— Нам нужно четыре… — Она оглядывается через плечо на обнимающихся Реджину и Робина. — Нет, три комнаты.

— Осталось только две, дорогая, — сочувственно качает головой бабуля, и Эмма пожимает плечами. Ну, две так две. Бросив ей мешочек с принятыми здесь галеонами, она уже собирается развернуться, чтобы присоединиться к остальным за столиком, когда слышит знакомый возглас:

— Эмма! — И вылетевшая из подсобки Руби, стремительно преодолев расстояние, вешается ей на шею. Эмма едва не падает вместе с ней, но вовремя хватается пальцами за балку, а затем дружески хлопает Руби по спине. — Привет, Робин, — обернувшись через плечо, добавляет она, а затем смещает взгляд. — О, в вашей шайке пополнение. Приятно знать, что вы развиваетесь, а то я уж было подумала, что вас всех перерезали. Привет, я Руби! — машет она Реджине, а затем снова поворачивается к Эмме: — Ну, и что вам налить в этот раз? Самую лучшую медовуху во всём королевстве, я подозреваю? Ого, а ты подкачалась… — добавляет она в конце уже тихо, трогая её руку, а затем вдруг хитро улыбается и наклоняется к уху: — Скажи мне, эта красотка испепеляет меня взглядом, потому что я ей понравилась или потому что она тебя ревнует, м-м-м?

— Не-не, Руби, — отклоняется Эмма, качая головой. — Даже не начинай.

Руби вскидывает брови и снова оборачивается на столик.

— Нет, просто забудь об этом. Так как твои де…

Эмма затыкается на полуслове, услышав грубый и резкий голос Реджины, которая внезапно вклинивается в их разговор. Она поднимает изумлённый взгляд на бывшую королеву, и на какой-то момент их взгляды пересекаются. То, что она видит в этих глазах ей совсем не нравится, — становится даже немного жутко. Реджина и вправду выглядит так, будто готова сжечь Руби на месте, и Эмма ломает голову над тем, чем это вызвано.

Наверное, ревнует Робина, — мысленно решает она, снова отводя взгляд.

Она прекрасно знает, как Руби влияет на окружающих. Этот её тон с как будто бы неприкрытым флиртом, откровенная одежда, благодаря которой можно разглядеть стройные длинные ноги и тонкую талию, и широкая белозубая улыбка. На месте Реджины она бы, наверное, тоже ревновала Робина. Хотя Эмме вообще сложно представить, чтобы они когда-нибудь встречались. Робин был для неё… слишком мягким и слишком другом. С женщинами он вёл себя покорно и послушно, — как телёнок, которого тянут за поводок. Эмма всегда удивлялась тому, как из крепкого и решительного мужчины он превращался в откровенного подкаблучника.

[float=left][/float]
— Э, нет, подожди. — Она резко ловит уходящую Руби под локоть и разворачивает обратно к себе лицом. — Принеси мне рагу. Клянусь богом, если я выпью хоть каплю алкоголя, то меня стошнит прямо на пол твоей таверны. — Эмма чувствует смешки друзей и недовольно поворачивается к ним, глядя на Реджину. — Отстаньте.

— О-о-о-о, — заинтригованно тянет Руби, наклонившись к ней ближе. — Ты определённо должна рассказать мне эту историю, дорогая, — коварно улыбается она, тыча пальцем ей в грудь. А затем резко выпрямляется и говорит: — Всё будет в лучшим виде, не переживайте. — Она вновь подмигивает Робину, а затем наконец удаляется в подсобку.

Эмма мысленно закатывает глаза. Зная Руби и её любовь к интрижкам, — если она что-то задумала, то теперь её уже не остановить. В прошлый раз, например, когда они были здесь, Руби пыталась свести Робина с каким-то безруким алкашом в до омерзения пафосном кожаном плаще, который к нему клеился. Поначалу это было даже весело и интересно, — ну, то есть наблюдать, как Робин шарахается от другого мужика, самомнение которого выше любой горы в Зачарованном Лесу. Но потом Эмма случайно сломала ему вторую руку, и им стало не до смеха. Киллиан, — кажется, его звали именно так; хотя он просил называть его Капитаном, — чуть не учинил драку, а, успокоившись, захотел станцевать посреди таверны голым. Пришлось вызывать гномов, чтобы они его утихомирили и выставили из таверны.

Короче говоря — так себе развлечение.

И уж что-что, а пасть жертвой любовных интрижек Руби ей точно не хочется. Зачем ей, в конце концов, вообще понадобилось подкатывать к Робину? Может, она задумала увести Реджину? Но это было бы глупо. Наверное, думает Эмма, стоит сказать ей, чтобы она даже не пыталась.

— Ну, эм… — неловко тянет Эмма, понимая, что пауза немного затянулась. — Хотите сыграть в кости? — добавляет она, чувствуя себя в этой компании третьей лишней. Точнее четвёртой, но Бобби, она уверена, чувствует себя примерно так же, поскольку тут же обрадованно соглашается.

— Реджина, она не прислуга, а официантка, — хмурится Эмма, поднимая на бывшую королеву удивлённый взгляд. — И она наша подруга. И нет, Бобби, я точно не в её вкусе, у неё… — Она хочет сказать «у неё есть парень», но договорить она так и не успевает, поскольку упомянутая Руби появляется прямо позади них и громко ставит на стол несколько кружек и полный кувшин вина.

От одного только запаха Эмму начинает мутить. Она всё ещё помнит тот вечер попойки, и готова поклясться себе, что не возьмёт в рот ни капли алкоголя до конца жизни. Ну, или во всяком случае не столь скоро. И уж точно она больше никогда не станет напиваться так сильно. Потеря контроля над собой и своим разумом — такое себе развлечение.

Эмма изучает недовольное лицо Реджины, и никак не может понять, что же так сильно её разозлило. Даже несмотря на флирт Руби, — Робин на него никак не реагирует. Да и им всем давно известно, что они просто друзья. Конечно, Реджина этого может и не знать, но, думает Эмма, какая-то в таком случае странная истинная любовь у них получается.

Впрочем, возможно, бывшая королева попросту не любит такие заведения. Может быть, ей не нравится запах или местный контингент, и вообще она мечтает уйти отсюда как можно дальше и как можно скорее. Робин, кажется, этого совсем не замечает, продолжая болтать о своём и не обращая внимания на дурное настроение Реджины. Эмму это злит, но она никак не показывает своей злости.

Руби, как и обычно, присаживается рядом с ней и начинает о чём-то увлечённо трещать. И, судя по реакции Реджины, недовольство её вызвано именно поведением волчицы. Эмма удивлённо хмурится.

— Спасибо, Руби, — тихо отвечает она, когда та говорит о рагу. Упоминание о еде тут же отзывается в желудке голодным спазмом: Эмма не ела с самого утра, отдав свою порцию малышу Роланду, чтобы он перестал хныкать. Подрастающему организму требовалось больше еды, хотя Эмма всегда удивлялась, как он способен столько слопать и даже глазом не моргнуть. Еда исчезала в нём, словно он всасывал её, не разжёвывая. Но это в какой-то степени даже умиляло.

Эмма отвлекается от своих мыслей, слыша стук игральных кубиков. Бросает взгляд на выпавшие числа, а затем снова поднимает глаза на королеву. И, пока Робин, Бобби и Руби отвлекаются на спор о чём-то, она тянется через стол и мягко берёт Реджину за руку:

— Всё в порядке? — тихо спрашивает она. — Если тебе не нравится здесь, то комнаты наверху уже готовы. — Эмма слегка сжимает её ладонь, прежде чем убрать руку обратно.

И как раз вовремя, поскольку спор о том, ребром ли упал кубик Бобби, заканчивается, и теперь её очередь делать бросок. Она встряхивает кубики не глядя, затем бросает их на стол. Выпадает что-то около двенадцати. Видимо, удача сегодня не на её стороне, но сейчас это волнует Эмму меньше всего. Куда больше она переживает за состояние Реджины.

— Даже не отрицай, Свон, что ты в неё втрескалась, — шепчет Руби ей на ухо. Так тихо, чтобы могла слышать только Эмма, практически прижимаясь к её боку всем телом. — И я ставлю всё своё состояние на то, что она в тебя тоже.

Эмма качает головой и отвечает ей так же тихо:

— Нет, в этот раз твоя интуиция тебя подвела.

— Насчёт первого или насчёт второго? — улыбается ей в ухо Руби, а затем резко отстраняется и говорит: — Итак, Бобби, правда или действие?

Эмма отводит взгляд в сторону, когда губы Реджины и Робина снова соприкасаются. Она резко сжимает кулаки под столом, борясь с очередным желанием врезать Робину по наглой морде, и шумно втягивает носом воздух. Снова и снова она повторяет себе, что не имеет права ревновать, и что Реджина и Робин не обязаны отчитываться перед ней или учитывать её чувства. Так что она молча сжимает зубы, и смотрит куда угодно, но только не на эту парочку. Она не имеет права ревновать, но это не отменяет того факта, что вид целующейся парочки ломает что-то внутри, делает больно.

— Ладно, — снова наклоняется к ней Руби. — Ты можешь даже не отрицать, что влюбилась. Но что насчёт это горячей дамочки? Хочешь сказать, она весь вечер испепеляет меня взглядом по доброте душевной?

Эмма закатывает глаза.

— Руби, ты в курсе, что она и правда может тебя спалить? Серьёзно, что бы ты ни задумала — прекращай это, — шепчет сквозь зубы Эмма, наклоняясь к ней ближе. Так, чтобы могла слышать Руби и никто другой.

Но Руби от неё только отмахивается, звонко хохоча, а затем снова наклоняется к уху:

— Не-а, и не подумаю, — и, снова отклонившись, говорит: — Поцелуйте самого симпатичного человека за этим столом, Реджина.

Бобби одобрительно свистит, Робин нахально улыбается, а Эмма прячет глаза, борясь с желанием резко встать и покинуть этот цирк.

Она, конечно, любит Руби как подругу, но иногда та откровенно перегибает палку со своими интригами.

Она ведь даже понятия не имеет, что произошло между ней, Робином и Реджиной; но всё равно продолжает стоять на своём, хотя Реджина чётко дала понять ей, что Робин — её истинная любовь, и упускать такое великое небритое счастье из-за какой-то разбойницы она уж точно не собирается. Так что, что бы там себе ни придумала Руби — это всё равно не работает и не будет работать никогда. К несчастью, для этого нужно поговорить с волчицей нормально. А чтобы сделать это — нужно как минимум уйти из-за столика и, желательно, подняться наверх, чтобы объясниться нормально и без лишних ушей.

Вот бы у неё тоже была магия, мечтает Эмма. Тогда можно было бы спалить Робина к чертям. Или, на худой конец, просто телепортироваться из этой таверны куда подальше. Не на такой вечер она рассчитывала, идя прямым ходом сюда.

Эмма испуганно замирает, когда слышит, как лавка слегка отодвигается, и поднимает взгляд, чтобы узнать, кого собирается поцеловать Реджина. Впрочем, она и без того знает кого.

Сердце Эммы замирает.

Она чувствует на себе изучающий взгляд глаз цвета расплавленного золота и испуганно поднимает глаза. Ей хочется, чтобы Реджина поцеловала её. Хочется поцеловать её в ответ. Хочется не отпускать её, закрыться с ней в комнате до рассвета и забыть обо всём на свете. Но она точно знает, кого выберет Реджина, и оттого сердце начинает болезненно сжиматься. Она думает, что не выдержит лицезреть их поцелуй снова и снова, и так до тех пор, пока это окончательно не сведёт её с ума.

Однако когда Реджина поднимается с места и уверенно идёт в их сторону, Эмма удивлённо распахивает глаза и замирает.

Да нет, думает она, цепляясь пальцами за деревянный столик с такой силой, что он чуть ли не трещит, она не станет. Не рискнёт.

Меж тем Реджина садится прямо между ней и Руби, и приближается так близко, что на мгновение Эмма забывает, как правильно дышать. Ощущает её пальцы на своём лице и медленно поворачивает голову, вновь встречаясь взглядом с горящими — во всех смыслах, — глазами. Поначалу она думает, что это какой-то розыгрыш, но Реджина придвигается ещё ближе, и Эмма не в состоянии даже сделать вдох. Она просто наблюдает, как закрываются глаза бывшей королевы, как медленно приближается её лицо, и тоже прикрывает веки, слегка дрожа. Когда их губы вновь соединяются, и Эмма каким-то образом вновь вспоминает о тату льва, все мысли вылетают из головы. Реджина целует её медленно и страстно, и этот поцелуй не похож ни на один из тех, что был у них раньше.

В прошлые разы он был как будто бы пугающим и неуверенным. Но теперь Эмма буквально чувствует, как кипит кровь, и как тугой узел завязывается внизу живота от одной только близости. Она не уверена, как долго они целуются, но, когда они наконец отстраняются друг от друга — все звуки начинают возвращаться медленно и как будто неохотно.

Она слышит, как течёт по столу кем-то пролитое вино. Слегка смещает взгляд, чтобы увидеть, что это Руби случайно задела локтем чей-то бокал. Эмма живо представляет, как её лучшая подруга наклонялась, чтобы лучше видеть происходящее, представляет её ехидную улыбочку и взгляд: «Я же говорила»; Откуда-то с дальнего столика кричат: «Фу, что за гомосятину тут развели!»; И слышит, как обрадованно свистит Бобби, явно возбуждённый такой картиной.

Краем глаза она замечает и удивлённое лицо Робина... И именно его лицо заставляет её окончательно вернуться в реальность. Она едва не стонет, страстно желая вернуться обратно в момент поцелуя, не желая отпускать Реджину от себя. Но Робин глухо откашливается в кулак и поднимается с лавки.

— Ну, думаю, на сегодня достаточно. Реджина, такая замечательная мелодия, пойдём потанцуем! — говорит он, мягко, но требовательно потянув Реджину за локоть. Эмма резко переводит взгляд на её глаза, буквально умоляя не делать этого, но её отвлекает Руби, которая пристраивается сзади:

— Девочки, это было очень горячо. Эмма, можно тебя на минутку? — говорит она уже тише, и Эмма точно знает, что Руби собирается ей сказать. Она оборачивается, чтобы остановить Реджину и предложить ей подняться наверх, но обнаруживает, что та уже ушла с Робином.

Руби тащит её в дальний угол таверны, туда, где их не смогут услышать посторонние уши и увидеть посторонние глаза. И Эмма точно знает, о чём хочет поговорить волчица, так что она уже морально готовится отбиваться от всевозможных вопросов и наставлений. По пути она пару раз оборачивается, чтобы нашарить взглядом Реджину, но та слишком увлечена Робином и даже не смотрит в её сторону. Это задевает, но не то чтобы она ожидает чего-то другого. Это происходит каждый грёбаный раз. Они целуются, — а после Реджина убегает от неё, словно она причина всех её несчастий. Эмма тяжело вздыхает.

— Потому что Робин — её истинная любовь, — кисло выдыхает Эмма на тираду Руби. — Ей голубая фея подсказала. Ну, или кто-то из этих. — Эмма неопределённо машет рукой. — Короче, выяснилось, что только с ним она может обрести истинное счастье, любовь до гроба, кучу детишек и прочее бла-бла-бла.

Руби закатывает глаза так сильно, что Эмма даже начинает за неё переживать.

— Свон, ты серьёзно? Спорим, если я тебя сейчас поцелую — она сразу забудет о своей истинной любви и разнесёт тут на хрен половину таверны?

— Даже не думай, — в ужасе округляет глаза Эмма, и Руби, хитро улыбнувшись, принимается нежно вести рукой по её плечу, придвигаясь ближе.  — Руби, перестань. Я же сказала... у них истинная любовь. Просто не лезь в это, прошу. Ты что, серьёзно думаешь, что я не пыталась?!

— А ты пыталась? — с сомнением спрашивает подруга. Эмма закатывает глаза вместо ответа на вопрос. Тогда Руби наклоняется ещё ближе, и теперь действительно оказывается в опасной близости от её лица. — Эмма. Ты мне доверяешь?

— Нет.

— Тогда просто подыграй мне.

— Руби, перестань...

Но Руби её не слушает. Эмма уже хочет оттолкнуть её в сторону, как вдруг чувствует на собственной спине прожигающий взгляд. И она точно уверена, кому этот взгляд принадлежит. Неужели, думает она, Руби оказалась права?

И потом Эмма вдруг понимает, что это не просто прожигающий взгляд, — у неё в прямом смысле этого слова горит спина. Она взвизгивает, резко оттолкнув от себя Руби, и сдергивает со спины плащ, бросая его на пол. Плащ полыхает так сильно, что его не удаётся затушить даже ботинком, и тогда на помощь приходит кружка эля. Когда они наконец заканчивают с этим, Эмма резко разворачивается на пятках и ищет злым взглядом Реджину. Она готова убить их всех к чёртовой матери. Да она ведь только пришла в себя!

— Реджина! — орёт она через всю таверну. — Какого хрена?!

Руби заливается смехом и хватает её под локоть, снова разворачивая к себе лицом:

— Пойдём, тебе надо переодеться.

— ЭТО БЫЛ МОЙ ЛЮБИМЫЙ ПЛАЩ! — яростно орёт Эмма, пока Руби тащит её по лестнице наверх, едва ли не задыхаясь от смеха.

— Нет никакого плана, Руби! — взрывается Эмма, когда они поднимаются наверх и подруга заталкивает её в одну из спален. В ней пахнет отсыревшим деревом, свежими выстиранными простынями и табаком, но это всё же лучше, чем ароматы внизу.

Раздосадованная тем, что лишилась своего любимого плаща, втянулась в очередную интрижку Руби и так и не поужинала, Эмма хватает волчицу под локоть, вынуждая встать с кровати:

— Хватит этого, ясно? Я не собираюсь давить на неё. И вообще!.. Оставьте меня уже в покое! Я только…

Она замолкает на полуслове, не зная, как описать своё душевное состояние. Только успокоилась? Но это будет неправдой. Правильнее будет сказать: «только начала свыкаться с мыслью, что Реджина выбрала грёбаного Робина, потому что какая-то грёбаная фея сказала ей, что так будет правильно».

— Да что с тобой? — удивляется Руби, замершая возле двери. — С каких пор ты так просто опускаешь руки? Нужно просто…

— Мне нужно просто отдохнуть, — рычит Эмма, ощущая себя полной идиоткой. Не только из-за того, что теперь у всех испорчено настроение, но и из-за того, что вообще позволила втянуть себя в это.

Теперь они обе злятся; и Робин тоже злится и ревнует. А Руби ведёт себя так, словно всё это — в порядке вещей. Это ведь не ей каждый день приходится смотреть в глаза человека, который её отверг; не ей приходится уживаться с мыслью, что любимая женщина будет с другим только из-за сказок об истинном счастье; и не ей, в конце концов, расхлебать всё это дерьмо, стыдливо отводя глаза и делая вид, что всё в порядке. Делая вид, что Робин — всё ещё друг, а Реджина — просто ещё один член банды, точно такой, как и все остальные, с кем она перекидывается парой слов в день. Для Руби всё это — развлечение скучным унылым вечером, одно из многих, о котором она вскоре и думать забудет.

И ещё этот поцелуй… Эмма стискивает зубы и резко поворачивается к подруге.

— Я просто переоденусь и лягу спать. С меня хватит.

Руби вскидывает руки, сдаваясь. Наверное, думает Эмма, она впервые видит её злость. Настоящую, направленную не на кого-то отдельного, но и на неё саму тоже. Так что она просто разворачивается на пятках и выходит из комнаты, тихо прикрыв дверь. Только услышав тихий щелчок, Эмма наконец выдыхает и принимается развязывать рубашку, чтобы переодеться.

Приходится немного повозиться с ней, и пару раз Эмма зло и отчаянно дёргает шнурки вниз, пока наконец не справляется и не скидывает порванную и грязную ткань. Она слышит, как позади открывается дверь и поворачивается боком.

— Руби, я же сказала, что я не… ТЫ! — резко прерывается она, обнаружив на пороге комнаты не Руби, как ожидала, а Реджину. — Ты сожгла мой любимый плащ! Это… Это бесчеловечно, Реджина!!! И что ты тут делаешь? — угрюмо добавляет, прикрывая грудь локтем и смущённо отводя взгляд.

Эмма хочет добавить что-то ещё, но Реджина её, похоже, даже не слушает. Просто стоит, уставившись в одну точку на плече, и не издаёт ни звука. На мгновение Эмме даже кажется, что она перестаёт дышать, и это заставляет её нахмуриться и опустить взгляд на собственное плечо, чуть приподняв руку.

Ничего особенного, кроме татуировки. Они с Робином сделали одинаковые, когда им было по восемнадцать. Эмма даже не помнит, почему именно лев, хотя точно уверена, что в татуировку был вложен какой-то смысл. Сейчас он наверняка показался бы ей детским и идиотским, что-то вроде подросткового: «Львы никогда не сдаются» или что-то в таком духе. Она сделала это тату скорее просто за компанию, — им попался мастер, который обещал сделать любой рисунок в обмен на услугу. И они, ещё юный и безбашенный, согласились.

И вот теперь Реджина смотрит на эту татуировку так, будто увидела восьмое чудо света. Эмма хмурится и уже собирается спросить, в чём дело, когда Реджина резко отмирает и подходит ближе, ведя пальцами по тату. От прикосновения её пальцев к оголённой коже по телу бегут мурашки, а низ живота тут же вспыхивает желанием, и Эмма запрокидывает голову, шумно вдохнув воздух до боли в лёгких, чтобы успокоиться.

— Не помню. Давно, — говорит она, снова опуская голову и переводя удивлённый взгляд на Реджину. — Мы с Робином сделали одинаковые, потому что… не помню, даже. Хотели так закрепить нашу «дружбу». Что в ней такого? — хмурится она и чуть вздрагивает, когда губы бывшей королевы касаются тату.

Её сердце пропускает удар, а желание вспыхивает с новой силой, так что она слегка отодвигается, не понимая, что происходит, но точно не желая впутываться в новые интриги.

Вопрос Реджины про бурную ночь застаёт её врасплох, так что она разворачивается спиной, чтобы скрыть наготу и смущение. Шарит по комнате взглядом в поисках чистой рубашки, но понимает, что вещи она так и не разобрала. Да и зачем, если они планировали остаться тут всего на одну ночь? Никто не предполагал, что ей понадобится… переодеваться.

— Ну уж явно не к бурной, я собиралась спать, — ворчит Эмма, а потом вдруг понимает, что Реджина намекает на Руби и резко замирает. — Постой. Ты что, серьёзно ревнуешь? К Руби?.. Господи, да она просто… Думала, что ты в меня влюбилась и хотела нас свести. Я бы никогда не стала спать с Руби. Фу… Это же как спать с сестрой. И вообще. Какого хрена происходит?! — наконец взрывается она, окончательно сбитая с толку поведением что лучшей подруги, что бывшей королевы.

Такое чувство, думает она, что они сговорились и пытаются её разыграть на потеху остальным. Иначе она просто не может объяснить всё происходящее этой ночью.

Эмма порывисто шагает к мешку с вещами и принимается рыться в нём, выискивая хоть какую-нибудь рубашку, пока сердце в груди колотится с бешеной силой. Она сглатывает ком злости и разочарования, борясь с желанием прижать бывшую королеву к стене и грубо заткнуть её поцелуем. Или вытолкать к чёртовой матери за дверь, потому что сказанные ею слова бьют больнее любого ножа или любой стрелы.

Быть раненой ей приходилось не один раз. Будучи ещё юной и неопытной, но весьма амбициозной, она нередко влезала в драки, где получала раны от кинжалов, стрел и кулаков. Её кровь проливалась не единожды, но ни один из этих разов не был столь болезненным и саднящим, уничтожающим, — как слова Реджины, втыкающиеся в спину; оставляющие на ней глубокие царапины, словно стремясь проникнуть глубже, куда глубже кожи, сделать как можно больнее.

Эмма невольно напрягает спину, отчего лопатки скользят под кожей, позволяя проступить сильным мышцам. Она хватает из мешка первую попавшуюся рубашку и быстро натягивает её на голое тело, как попало завязывая шнурки дрожащими то ли от злости, то ли от напряжения руками.

— Простите, что моя одежда не соответствует вашим королевским вкусам, — сухо и отстранённо говорит она, нервно дёргая узел на рубашке и пытаясь поправить топорщащийся ворот. Она даже не смотрит в сторону бывшей королевы, боясь выдать свои злость и боль. — В следующий раз непременно ограбим королевский кортеж, чтобы у вас не было соблазна сжечь мою безвкусную одежду.

Она хочет сказать что-нибудь ещё; что-нибудь такое же неприятное и болезненное, задеть бывшую королеву точно так же. Злые слова вертятся на языке, почти обжигая кончик своим ядом и застревая в горле не выплеснутым разочарованием; но вместо того она лишь качает головой и наконец поворачивается к Реджине лицом, покончив с узлами на рубашке.

Она несколько мгновений изучает лицо бывшей королевы, но не ходит там то, за что можно было бы зацепиться и понять её поведение. Только непроглядная чернота и злость, от которых внутри всё замирает, а рот наполняется невыносимой горечью.

«Но постоянно обжиматься с моим лучшим другом у меня на глазах — это, конечно, совершенно другое», — болезненно поджимает губы Эмма, но вслух говорит совершенно другое:

— Реджина, знаешь что, — подходит ближе, но всё ещё держится на расстоянии. — Робин и Бобби, приходя в таверны, постоянно соревнуются, кто выпьет больше кружек эля. Это что-то вроде традиции. Пьют до тех пор, пока кто-то из них не упадёт без сознания. Я думаю, тебе стоит спуститься и поцеловать свою истинную любовь. На удачу, — говорит она с совершенно непроницаемым лицом, хотя внутри всё полыхает и болезненно сжимается, и делает ещё один шаг, в этот раз широкий и злой, вытесняя Реджину к входной двери. — Спокойной ночи, Реджина.

Она наклоняется, вновь оказавшись слишком близко, но вовсе не для того, чтобы обняться на прощание. Эмма отклоняет голову, чтобы их лица не оказались близко, вытягивает руку и толкает ручку входной двери, открывая её для бывшей королевы и чётко давая ей понять о своих намерениях.

Эмма видит боль в глазах напротив, и решительность её тает, словно поднесённое к огню сливочное масло. Растаявшие куски падают прямо в пламя, туша его и давая трещины. Проблема в том, что Эмма отчаянно не желает терять эту решимость; проблема в том, что если она вновь утратит контроль, позволит себе сдаться и вновь поддаться собственным чувствам, — случится то, о чём они снова обе будут жалеть.

Реджина — потому что считает Робина своей истинной любовью. Когда-то потерянным счастьем, вновь так удачно обретённым, словно сама судьба играет с ней в злые игры, вновь и вновь сводя их вместе. Эмма тысячу раз слышала, что истинно влюблённые люди постоянно находят друг друга, что бы ни случилось, но она никак не может взять в толк, что это за любовь такая, когда приходится искать, мириться с чем-то и чувствовать неуверенность в своих чувствах и будущем. В конце концов, думает она, уж лучше тогда любовь самая обычная, — пускай не долговечная, но сильная и настоящая, не заставляющая сомневаться и метаться из стороны в сторону, словно загнанный в клетку зверь.

Эмма же будет жалеть, потому что вновь испытает это ощущение невыносимой тоски и боли, потому что знает, что случится дальше. Знает, что за словами и нежностью неизбежно последует очередной побег. Знает, что, проснувшись утром, снова увидит Реджину с ним, а не в собственной постели. Знает, что, возможно, Реджина снова усыпит её, — и это кажется страшнее всего.

Тоска, разочарование и злость таят на языке, сменяясь болью и опустошённостью. Она медленно убирает руку, удерживающую дверь, и подаётся назад, разрывая объятия. Обхватывает себя руками за плечи и отводит взгляд в сторону.

— Нет. Я не могу постоянно быть твоей остановкой между Робином и неизвестностью, — тихо говорит она. — Ты думала, что будет дальше? Ты снова убежишь, усыпив меня? Или на этот раз пойдёшь дальше и сотрёшь мне память? — горько спрашивает, не поднимая глаз. Зная, что в глазах бывшей королевы плещется точно такая же боль. И сейчас у неё нет возможности остановить или предотвратить это.

— Я не хочу мешать твоей истинной любви, Реджина. Если он твоё счастье — хорошо. Но я… Я не хочу, чтобы мне было больно. — Она судорожно выдыхает, сильнее сжимая пальцами собственные плечи. — То, что происходит, это… это ранит, — говорит сипло, почти не слышно, и невольно сжимает пальцами рубашку в области грудной клетки.

Она не хочет отпускать Реджину, но в то же время не знает, как поступить правильно. Если Робин — её истинная любовь, то это единственный выход, который она видит. К сожалению, в Зачарованном Лесу нет никакой инструкции, которая подсказала бы ей, как поступить и что делать в такой ситуации. Эмма чувствует, как к глазам подступают слёзы и резко отворачивается, не желая, чтобы Реджина видела её слабость.

— Руби мне просто подруга, — говорит она дрожащим голосом. — И мы не обжимались. Если тебе станет от этого легче. Это всё был спектакль одного актёра, чтобы… не знаю, это Руби. Я не теряла чувства к тебе, Реджина.

Она впивается пальцами в простынь, делая вид, что расстилает кровать. Эмма понятия не имеет, зачем оправдывается перед Реджиной, хотя ей даже не за что извиняться.

Почти физически она ощущает боль и напряжение, которые виснут в воздухе, стоит ей только отвернуться. Если бы их можно было потрогать, Эмма уверена, это было бы похоже на тугой сгусток энергии, который встаёт между ними непроницаемой стеной. Из-за него кажется, что обратного пути уже нет и не будет никогда, но если это то, что нужно для счастья их обеих, — Эмма готова на это. Если чувства — это та жертва, которую нужно принести на алтарь судьбы, чтобы Реджина, в конечном итоге, обрела настоящее счастье — Эмма готова на это. Она готова отдать всё что угодно, лишь бы видеть её улыбку и лёгкость, даже если наблюдать за этим придётся со стороны. Ей по-прежнему больно и она по-прежнему не уверена, но с каждой секундой её решимость растёт.

Она слышит хлопок закрывающейся двери, понимая, что Реджина ушла, и медленно выпрямляется, бросая простыни. Запрокидывает голову, давая наконец волю слезам, и тихо вдыхает воздух сквозь плотно сжатые зубы. Ей хочется кричать. Хочется разнести эту чёртову комнату на мелкие кусочки, уничтожить всё, лишь бы не чувствовать и не желать. Лишь бы побороть желание резко развернуться и кинуться вслед за Реджиной, чтобы остановить её. Вернуть обратно и больше никогда не отпускать, не позволить ей снова сбежать…

Она вздрагивает, когда чужие ладони опускаются ей на спину, согревая теплом и успокаивая, и резко распахивает глаза, упираясь расфокусированным взглядом в подкопчённый деревянный потолок. Все звуки снизу резко исчезают. Затихает радостная мелодия, которую наигрывает бард со своей лютней; затихают неспокойные голоса, что пробиваются в комнату глухо, словно через толстый слой песка; затихает звон посуды и стук деревянных кружек.

Остаётся только стук безумно бьющегося сердца, готового в любой момент выскочить наружу, и её шёпот, говорящий то, что она жаждала услышать столь долго и столь отчаянно. Настолько долго, что теперь это кажется какой-то дурной шуткой или слишком хорошим сном.

Я не хочу быть с ним.

Кажется, на мгновение Эмма забывает, как дышать.

Я тебя люблю.

Её сердце пропускает пару ударов, а затем начинает колотиться ещё сильнее; так, что она рёбрами ощущает каждый стук, каждую сокращающуюся мышцу. Это похоже на барабан, что отдаётся внутри радостной мелодией, сквозящей неуверенностью и сожалениями. Кровь приливает к голове, заставляя виски пульсировать и лихорадочно переваривать всё, сказанное Реджиной, — и сопоставлять это с событиями последних дней; с её прошлыми словами.

— Но ты ведь говорила… — Она медленно поворачивается и болезненно сглатывает, заметив её слёзы. Эмма невольно опускает руку ей не щеку, стирая мокрые дорожки. — Ты говорила, что фея указала тебе на него… Я не понимаю, Реджина. Я не понимаю. — Эмма прижимается лбом к её лбу и жмурится, почти касаясь губ. — Но так хочу, чтобы это было правдой.

Она сглатывает тугой ком, вставший в горле. Раньше ей не говорили таких слов — в романтическом, конечно, смысле. Робин любил её как друга, впрочем, как и все в лагере; отец никогда не бывал с ней нежен или хотя бы справедлив; а собственную мать она даже не помнит — даже её внешность ускользнула из её сознания с годами. И теперь эти слова кажутся ей чем-то невероятным, и принять их сложнее, чем отдать. Будто она просто не уверена в том, что её могут любить. Действительно любить.

— Если я сейчас поцелую тебя, — говорит она сбивчиво, едва сдерживая желание сделать это, — ты не убежишь к Робину? Обещай мне. Прошу. Потому что я не… не смогу смотреть на это снова.

Сказанных слов вполне достаточно, чтобы наконец податься вперёд одновременно с Реджиной и наконец сократить это расстояние, делая то, чего хочется больше всего, — коснуться губами её губ, нежно и страстно целуя. Отдавая этому простому действию всю боль, страсть, желание и любовь, которые копились в ней всё это время. С самой первой встречи и с самого первого взгляда.

Эмма до сих пор помнит, как впервые увидела её; как поразилась её силе и стойкости духа, как удивилось тому, насколько они похожи и различны одновременно. Она до сих пор помнит это чувство, вспыхнувшее в ней с того самого дня, как они вместе сидели в хижине — и помнит, как думала, что никогда раньше не испытывала подобного.

И этот новый поцелуй, впервые наполненный уверенностью в завтрашнем дне, осознанный и чувственный, поражает её ещё больше. Желание растекается по венам, словно обжигающая лава, и завязывается узлом внизу живота, отчего Эмма льнёт к Реджине теснее, идеально прилегая к её изгибам. Она делает всё скорее интуитивно, не зная точно, что ей дозволено и на что готова сама Реджина. И потому каждое её касание осторожно и аккуратно: она медленно ведёт ладонями по плечам, чуть надавливая, чтобы утянуть за собой ткань тонкой рубашки; касается пальцами оголённых плеч, чувствуя, как они расслабляются и принимая это как знак, что всё в порядке.

— Я люблю тебя, — шепчет на ухо и тут же принимается целовать нежную кожу, словно подтверждая свои слова. — Не важно, истинная это любовь или нет. Я знаю только то, что чувствую.

Эмма медленно тянет шнурки на её рубашке и замирает, заглядывая в глаза и спрашивая разрешения. Спрашивая, готова ли Реджина зайти дальше…

И когда видит в её глазах молчаливое согласие, — тут же тянет рубашку наверх, обнажая прекрасную грудь, ловя и запоминая каждый изгиб и каждую деталь. Реджина выглядит великолепно.

— Ты прекрасна, — завороженно выдыхает Эмма, опуская ладонь на упругий живот, и уже собирается вновь прильнуть к ней, когда слышит в коридоре нетрезвые шаги Робина.

Вот же дерьмо, думает она, вспоминая, что сегодня в таверне были всего две свободные комнаты. А значит Робин собирается зайти в одну из них. И когда он заглянет в соседнюю и не найдёт там Реджину, то наверняка заглянет в эту, чтобы проверить.

Эмма переводит взгляд на бывшую королеву и широко улыбается.

— Реджина, — вкрадчиво мурлычет она. — Скажи, что твоя магия умеет запирать двери? — шепчет она ей на ухо, и затем тут же касается губами мочки, обжигая горячим дыханием, не позволяя сосредоточиться. Ей нравится видеть, что Реджина сходит с ума рядом с ней. Сходит с ума от желания; настолько, что мысли путаются и сбиваются. Но меж тем она не делает ничего большего, зная, что времени у них мало, и Робин может войти в любой момент.

♪

— Не волнуйся, — мягко шепчет Эмма, позволяя стянуть рубашку, завороженная красотой и силой бывшей королевы, её страстью и возбуждением. Всё происходящее кажется невероятно лёгким и правильным, и Эмма продолжает заходить всё дальше, полностью доверяя Реджине себя, отдаваясь без остатка. — Просто доверься мне.

Эмма мягко опускает руку ей на спину и аккуратно укладывает на постель. Она изучает пальцами каждый изгиб тела, каждую малейшую деталь, которую только может увидеть. Старается запомнить и запечатлеть в памяти навсегда.

Она целует её собственнически и вместе с тем нежно; водит языком по солоноватой коже, уговаривая себя не торопиться. Дать Реджине время привыкнуть, растянуть эти мгновения как можно дольше. Сделать эту ночь незабываемой для неё.

— Ты можешь сделать так, чтобы нас никто не слышал? — наклоняется она к уху, горячо шепча. Даже не спрашивает, больше утверждает. Потому что прекрасно знает, что Реджина способна на всё что угодно. У её внутренней силы нет границ, нужно только подобрать правильный момент, чтобы извлечь её магию.

И она не ошибается. Тонкие нити магии окутывают комнату золотым свечением всего на мгновение, но этого мгновения достаточно, чтобы внутри всё затрепетало от любви и восхищения. Эмма снова переводит взгляд на королеву и ласково улыбается ей, ведя ладонью по щеке. Вкладывая свою любовь в каждое прикосновение.

Её обласканная пальцами упругая кожа покрывается тонким слоем пота, пока Эмма продолжает изучать каждый изгиб тела, избавляя Реджину от ненужной одежды. В неярком свете луны, просачивающемся сквозь неплотно задёрнутые занавески, она выглядит ещё великолепнее. Словно сияет изнутри так сильно, что это свечение невольно проскальзывает и наружу. Эмма готова отдать что угодно, лишь бы это не заканчивалось; лишь бы всегда видеть её такой. Видеть её взгляд, наполненный желанием, и нежностью, и любовью, и озорством.

Она наклоняется, чтобы вновь поцеловать её и прижаться сильнее, ощутить собственным телом каждую напряжённую мышцу. И это сводит её с ума.

[float=left][/float] Когда королева близка к пику наслаждения, — татуировка Эммы в прямом смысле слова начинает светиться, словно расплавленное золото. Тонкие золотистые нити водопадом стекают по её руке, опутывая запястья и пальцы, входя в Реджину вместе с ней. И это зрелище столь захватывающее, правильное и непонятное, что Эмма не успевает даже удивиться или испугаться, позволяя этой невероятной магии управлять ею.

Татуировка, краем сознания думает она. Вот, что всегда их преследовало. С самого начала эта чёртова татуировка словно молила её быть рядом с Реджиной, вспыхивая каждый раз, когда она испытывала к бывшей королеве сильные чувства. И реакция Реджины на это тату… Всё внезапно складывает в единое целое. Паззл собирается окончательно, давая ответы на вопросы, которые так долго крутились в голове.

Яркое сияние ослепляет комнату, рассыпаясь по стенам, точно созвездия, и затем исчезает, утонув в громком стоне Реджины. Эмма чувствует пальцами, как сокращаются мышцы внутри неё и мягко улыбается, преданно и с любовью заглядывая в лицо королевы. Опускает руку на щеку и слегка поглаживает её, после чего снова наклоняется и целует. Теперь её тату словно преобразуется и становится похожим на живое: более выпуклое и яркое, будто бы наполнившееся красками.

Эмма шумно выдыхает в губы бывшей королевы, подсознательно понимая, что между ними произошло что-то поистине волшебное и невероятно.

И что Реджина — её истинная любовь.

Думая об истинной любви теперь, лёжа рядом с Реджиной под тонким одеялом, которое едва ли спасёт от холода, Эмма относится к ней совершенно иначе.

Когда она была маленькой, все вокруг стремились убедить её в том, что она — просто везунчик; что у неё есть всё, о чём может только мечтать простой крестьянин или даже лорд. Дорогие подарки, украшения, куча прислуги и выполнение любых прихотей. Эмма ответила бы им, что, будучи принцессой под покровительством короля Генриха, у неё не было главного, — свободы и выбора. Впрочем, думает она, было ли ей предначертано судьбой однажды сбежать из замка? Или на её судьбу повлияли собственные выборы, которые в конечном итоге привели её к Реджине?

Что было бы, останься она при дворце? Встретились бы они, и если да, — стали бы истинной любовью друг для друга? Ведь то, что так сильно роднило их, могло бы стереться за всё это время. Превратиться в прах, исчезнуть, — как исчезает огонь в глазах хищного зверя, слишком долго сидящего в клетке.

Ей претит сама мысль, что она полюбила Реджину только потому, что так было предначертано кем-то свыше. Она хочет знать причину, и, глядя на Реджину теперь, находит её в мягкой улыбке, от которой внутри всё тает; в нежных прикосновениях и объятиях, в которых хочется оставаться всегда; в золоте глаз, которые смотрят на неё с такой невыносимой любовью, что грудная клетка до предела наполняется чем-то огромным и тёплым. И Эмма думает, что ей было бы плевать, истинная любовь Реджина или не истинная. Главное то, что теперь она лежит рядом, а Эмма может выводить невидимые узоры на её коже, крепко обнимать и говорить о чём угодно. Главное, что она может видеть эту улыбку и смотреть в эти глаза.

Как бы то ни было, Эмма никогда не отпустит её.

Она приподнимает руку, чтобы убрать упавшую на её лицо прядь волос и заправить за ухо.

— Так всё дело в татуировке, так? — тихо, почти неслышно спрашивает она, боясь разрушить эту атмосферу. Ночной ветер врывается через приоткрытое окно, шурша занавесками и простынями, ероша волосы, слегка остужая. — Поэтому ты считала Робина своей истинной любовью? Твоя чёртова фея что-то напутала, и… у нас одинаковые тату… и каждый раз, когда я испытывала к тебе сильные чувства, она как будто начинала гореть. Сначала я не понимала, почему, и не обращала внимания. Но потом ты обратила на неё внимание, а ещё, потом, когда она засияла… — сбивчиво объясняет Эмма свои догадки. — И я подумала… Я подумала, это значит, что я… Ну… — Она неуверенно кусает собственную губу и смущённо сглатывает, отводя взгляд в сторону.

Сказать это вслух оказывается намного сложнее, чем думать об этом. Когда она размышляет об истинной любви и о том, что Реджина предназначена ей судьбой, — это кажется таким простым и правильным, до невозможности лёгким. Но потом Эмма думает: что, если она ошибается? Что, если её выводы насчёт татуировки неверны, и фея чётко и ясно назвала имя Робина, а она выставит себя сентиментальной идиоткой, предположив такое. Но любовь к Реджине и доверие к ней перевешивают страх, так что она наконец говорит это вслух:

— Я твоя истинная любовь?

Её сердце пропускает удар, когда она говорит это. Ей кажется, что даже время на мгновение останавливается, и всё, что остаётся в этом мире, — Реджина и её взгляд, которым она смотрит на неё.